Валериан Правдухин - Яик уходит в море

Печкой называлась известная ятовь против белых гор, пристанище крупных белуг.

Старики толпой двинулись к наказному атаману и хмуро заявили:

— Сегодня продолжать никак нельзя. Что будет с утра, поглядим. Да за Козой и аханы еще не поставлены. Разве можно? Рыба всполошится и кинется на другие ятови. Вся рыба в море уйдет. Никак немыслимо.

Шипов настаивал на своем, ссылаясь на постановление станичных депутатов. Он не хотел отменять своего распоряжения и ронять авторитет перед стоявшим тут же саратовским губернатором. Старики, не глядя на атамана, упрямо твердили:

— Никак не выйдет. Конфуз получится. Отмени приказ!

Все же старики ни с чем вернулись к войску. В глубоком молчании баграчеи перешли на Козу. Выстроились по берегам. Никогда еще и багренный атаман не слышал такой тишины, не видел столько хмурых и недвижимых баграчеев. Казаков набралось к Козе больше пяти тысяч, — все надеялись, что завтра с утра здесь начнется большое, свое багренье. И теперь вся эта громада стояла по обоим берегам и не двигалась.

У полковника Хрулева от затылка по спине побежал холодок: «Что-то будет?» Он подал знак махальным. Малая пушка глухо кашлянула, но никто из рыбаков даже не шевельнулся. Хрулев покраснел и заорал что есть силы:

— Вперед, атаманы-казаки!

Ему отвечали сумрачно и дружно:

— Не жалам!

Отдельный, озорной голос — все узнали в нем Ивея Марковича — добавил:

— Сам полезай козе под хвост, если есть у тебя побудка!

Кое-кто все же сунулся из рядов на лед. Их тут же ловко зацепили баграми за полы полушубков и вернули обратно:

— В прорубь к белугам прогуляться жалате?

Генерал Шипов взобрался на коня и поскакал по рядам. Казаки не глядели на своего атамана. Они стояли теперь потупившись и опустив головы. Генерал заорал, вскидывая вверх большие свои серые усы:

— Казаки! Я знаю, как это ни прискорбно, что и меж вами завелись смутьяны. Мы их сыщем и выведем на чистую воду! А сейчас данной мне от государя властью приказываю: всем идти на лед!

Из рядов глухо понеслось:

— Не пужай нас!

— Мы сами с усами. Других пужнуть можем.

Вперед вышел самый старший казак области, Инька-Немец. Генерал приостановил коня и строго уставился на его седую, длинную бороду. И среди мертвой тишины Инька сказал устало, но твердо:

— Господин атаман, ваше превосходительство! Среди нас нет смутьянов. Мы все служим, как и ты, царю и отечеству. Но на лед выходить ты нас седни не понуждай. Наше войско сурьезное, не любит шаля-валя, а аханов нет за рубежом. Вся рыба уйдет с ятовей. Войску раззор, а год ноне голодный.

Солнце скакало веселыми зайчиками на седой бороде столетнего старика. Глаза его слезились от снега. Он стоял перед генералом высокий, худой и, казалось, ко всему равнодушный. Руки он вытянул по привычке старого служаки по швам.

Тишина повисла над толпами баграчеев. Солнце играло и на их желтых багровищах, на мокрых, смерзшихся одеждах, широко блистало снегами в степях. Небо холодно синело вверху. Река неслышно бежала подо льдом к морю.

Иван Дмитриевич шагнул вплотную к лошади атамана, взял ее под уздцы и громче, но все так же бесстрастно, сказал:

— Не наводи на нас и на себя сраму. Отмени приказ!

Лошадь хрипела и вырывалась из рук старика. Атаман осадил ее и, побагровев, заорал:

— А, вы так?.. Не подчиняться государю?.. На песке, на яру будете багрить осетров, если прикажу! — Усы генерала топорщились и прыгали от злости, глаза сверлили Иньку. — Господа офицеры и казаки, верные царю, за мной на лед!

Генерал поскакал на ятовь. Даже офицеры в первый момент не стронулись с места. Казаки повытянулись, и, омертвев, глядели в далеко бегущие, синеватые снега… Но все же нашлось с полсотни человек из чиновников, офицеров, богатых казаков, — они стороной выбежали с баграми на реку и стали бить проруби. Среди них Василист заметил Василия Щелокова, Григория Вязниковцева, Устима Болдырева и Тас-Мирона.

По рядам войска прокатился глухой ропот:

— Что же такое? Измывается над нами!

— Фанфаронит над уральцами!

— Дугой заставляет сено косить!

— Не жалам!

Толпа загудела, как надвигающийся с моря прибой. Замелькали в воздухе пешни, подбагренники. Багры склонились угрожающе, будто пики. Несколько человек выбежало вперед, маша шапками. Среди них — Василист, Андриан Астраханкин, Думчев Игнатий и, конечно, Ивей Маркович.

— Айда на уру! Пущай меня, старика, не сажает в торока, я ему покажу земной рай и ижицу! Туши костер, рабята!

— Айда, казаки, сметем их! Не допустим до такого позору!

Толпа с рычаньем, с криками двинулась на казенных баграчеев и на наказного атамана, стоявшего среди них на коне. Саратовский губернатор сидел все это время на яру на особом, складном стульчике. Как только он услыхал этот страшный рев и увидал, как движется людская лавина, как прыгают по воздуху в руках баграчеев подбагренники с острыми крючьями, — он пал плашмя в сани и заорал в отчаяньи на кучера:

— Гони, гони, Арефий! Домой! Гони, Христа ради!

Вся свита помчалась за ним.

Казаки в это время взяли в круг атамана и его приспешников. Шипов пытался угрожать, но его никто не слушал, на него замахивались баграми. С трудом, давя казаков, он выскочил на коне из толпы, бормоча:

— Братцы, братцы, остановитесь… Братцы, отменяю, совсем отменяю приказ. Не надо, не надо Козу. Бог с ней с Козой!..

Было поздно. Никто ничего не видел и не слышал. Молодого Овчинникова из Сламихина купали в проруби, прицепив на два багра. Рыжий Косырев орал пьяно и сумасшедше:

— Во Иордане крещается сатана окаящая! Аллилуя! Аллилуя!

Генерал Шипов несся теперь вверх по реке к Уральску, а на него улюлюкали с берегов, уззыкали ему вслед. Игнатий Думчев кричал:

— Скачи прямо до Питера! Скажи царю, что псы его верные побесились, кусаются!

Василист увидал убегавшего по льду Григория Вязниковцева, догнал его и с силой толкнул кулаком в затылок:

— У, гад!

Тот споткнулся, упал и снова вскочил на ноги. Алаторцев сграбастал его за шиворот. Подскочил Андриан Астраханкин с обломком багровища. Григорий побледнел, губы у него тряслись от испуга:

— Что вы, что вы, братцы?..

— Брат тебе шишига на болоте!

И Андриан размахнулся палкою. Григорий в ужасе выговорил, по-детски закрывая лицо руками:

— Родные вы мои, не надо, не надо…

— Крой его, окаящего лизуна! — зарычал Василист, и Астраханкин, не помня себя, со всей силой ударил багровищем Вязниковцева по темени:

— Примай презент за всех!

Багровище от удара разлетелось пополам. Григорий охнул, зашатался и мертво повалился на лед. Василист и Астраханкин, не посмотрев на Вязниковцева и не глядя друг на друга, побежали дальше.

От берега, навстречу им, с иконами и крестами в руках шагали в малиновых ризах четыре попа и, вытаращив глаза, орали: