Елена Руденко - Долгий летний праздник

Патрик признался мне в любви! Не знаю, согласится ли отец выдать меня за него! Хотелось бы. Я никогда не смогу пойти против отцовской воли. Отец обещал подумать. Я его понимаю, так просто отдать свою дочь чужому человеку тяжело. Буду молиться, чтобы он согласился!

Вечером приходили мадемуазель Ванель и художник Лесот. Меня шокирует эмоциональность и открытость этого человека. Сама я прячу свои чувства, стараюсь быть сдержанной.

Мне стыдно, но я боюсь резких звуков, движений, криков. Я чувствую себя неуютно, когда кто–то ведёт себя слишком уж экспансивно. Мне стразу же становится страшно, дрожь охватывает меня.

А эмоции Лесота кажутся каким–то безумством. Я боюсь с ним даже остаться наедине. А как он на меня смотрит? Я начинаю дрожать!

Ещё меня очень беспокоит смерть дяди Жака. Мсье Роне тоже думает, что тут что–то неладно. Бедный дядя Жак, неужели его убили?

Я, Манон Ролан, и мои коллеги–патриоты обсуждаем петицию.

— Луиза Робер неплохо поработала, — отмечает Бриссо.

Ох уж эта Луиза. Слишком много из себя строит!

— Что скажете, Жан? — спрашиваю я мужа.

В отличие от Луизы, я всегда рада выслушать совет супруга. Он очень умен! Просто кладезь мудрости! Пусть он не может, как Бриссо, нагло пробивать свои идеи. Ничего, я всегда помогаю моему дорогому Жану, поддерживаю его. Не допущу, чтобы мудрость супруга осталась незамеченной.

— В этой петиции нет ничего противозаконного, — говорит мой муж.

— Надо всё же быть порезче! — рассуждает Бриссо. — Получилось слишком мягко! Мы должны не просить, а требовать!

Жан вопросительно смотрит на меня. Он опасается сразу спорить с Бриссо, который готов смести всё на своём пути.

Я кладу мужу руку на плечо.

— Нельзя быть слишком резкими, — говорит он. — Это опасно!

— Совершенно согласен с мсье Роланом, — кивает Робеспьер. — Каждое слово могут использовать против нас.

— Чего вы трусите?! — возмущается Бриссо. — Робеспьер, короля ведь не оправдали! Вы хорошо выступили!

— Спасибо за похвалу, но окончательное решение будет завтра, — возражает Максимильен.

— Друзья, давайте не будем спорить, — вмешиваюсь я. — Нужно разобраться. Какая главная мысль петиции?

— Чтобы Национальное собрание приняло от имени нации отречение Луи XVI от престола и позаботилось о его замене при помощи всех конституционных средств, — четко отвечает Бриссо.

— Конституционных средств, — повторяю я. — Максимильен, что бы это значило?

— Регенство, — отвечает он. — Но никак не республику.

— Тогда эта бумага не представляет никакой опасности! — восклицаю я. — Что скажете, мой супруг?

— Совершенно верно, дорогая, — кивает он.

— Выходит, из–за фразы «конституционные средства» петиция теряет всякий смысл! — вскакивает Бриссо. — Понятно, почему Лакло настоял на этой фразе! Он и Дантон хотят усадить на трон Орлеанского!

Хм… Верно, верно. Это давно было понятно.

— Вычеркните это! — восклицает Бриссо.

— Никак нельзя! — возражает Жан. — Вы нас всех погубите!

Робеспьер согласен с моим мужем.

Решение остаётся за мной.

— Для нас главное — привлечь короля к ответственности, — говорю я. — Остальное пока отложим. Сейчас не столь важно, регентство это будет или нет.

— Мудрое решение, мадам, — говорит Робеспьер. — Но ещё совет… Если короля завтра оправдают, лучше будет забыть затею с петицией…

Я смотрю на мужа. Тот пожимает плечами. Слова Робеспьера взволновали его.

— Надо рисковать! — доказывает мне Бриссо.

Ох, опять дилемма. Как тяжело принимать решения! Надо рискнуть! Надо! Я так долго ждала этого момента! Это мой шанс! Я обязана его использовать! А вдруг — провал? Что тогда? Я могу потерять всё, чего с таким трудом добилась!

Я, Мадлен Ренар, испуганно мечусь в толпе. Увы, я заблудилась… Как я умудрилась отстать от Роберов?! О боже, Камилл! Может, он подскажет, где Макс.

— Мадлен! Что вас–то сюда привело? — издевательским тоном спрашивает он.

— Ах, женское любопытство! — в тон ему отвечаю я, даря фальшивую улыбку. — Но ваша проницательность сама даст ответ! Не так ли?

— Моя проницательность? — усмехается Камилл. — Уверен, вы примчались в Париж, чтобы стать свидетельницей грандиозных событий, которые развернутся в ближайшие дни!

От улыбки лицо этого идиота становится ещё более уродливым.

— О! Как вы догадались, мой друг? — с ехидством говорю я. — Может, вы видели Робеспьера? Мне нужно с ним обсудить некоторые… детали…

— Ну, Мадлен, вы изволите задать слишком трудный вопрос, — издевается нахал. — Робеспьер точно призрак. Исчезает внезапно…

Тоже мне сравнение. На себя посмотри, клоун.

— Как жаль! — вздыхаю я. — Но неужели у вас нет никаких сведений?

Камилл театрально разводит руками.

— Какая неоценимая помощь! — иронизирую я. — Кстати, я слышала о некой петиции… Если этот документ поддержат, короля Луи Тупого уберут?

Демулен готов расхохотаться.

— Мадам, неужели вы — аристократка — так легко отказались от своих принципов, — сдерживая смех, говорит он. — Судя по вашим словам, вы — настоящая республиканка.

— О! Конечно! Я ревностная республиканка! — со злой усмешкой отвечаю я. — А можно подробнее о деле?

Этот болван невыносим. У меня в памяти всплывают фразы Жоржа. Так хочется их употребить.

— Если этот документ поддержат! — загробным голосом произносит Камилл, — то берегитесь аграрного закона и республики! Вам это нравится, душка?

Он нагло смотрит мне в лицо. Какая я ему «душка»! Хамство!

— О! Благо Франции превыше всего! — фальшиво улыбаюсь я. — Это великолепно! Ах, мсье, пожалуй, я пойду!

Мне надоело беседовать с этим типом. Камилл — обезьяна, которая любит умничать и надоедать. И Макс ещё с ним дружил…

— Милая Мадлен! — слышу я вслед. — Желаю, вам успешных поисков. Только вы можете вознаградить Робеспьера за все его труды…

Высказывание прерывается гоготом. Я не оборачиваюсь. Уже много чести, что я говорила с ним!

Я, Светлана Лемус, грустно бреду по парижской улочке.

Эти дни я только мешаю. Всем на меня наплевать. Никто меня не слушает!

А эта Манон. Она всем своим видом дала мне понять, что моё присутствие нежелательно. Я решила не накалять обстановку и уйти.

— Привет, Светик! — обгоняет меня Камилл. — Выше голову! Луи Тупого не оправдали!

— Рано радоваться, — вздыхаю я. — Как говорила моя бабушка: цыплят по осени считают.

Камилл хмыкает.

— У меня есть интересное расследование! — восклицаю я. — Хочешь присоединиться?

— Извини, — важно произносит журналист. — Но мне поручили важное дело!

Он показывает на ворох бумаг в руках.

— Удачи! — Камилл хлопает меня по плечу и убегает.

Ну вот. Всем не до меня! Все заняты! Одна я, выходит, валяю дурака! Хотя у меня есть расследование. Хоть как–то радует!