Павел Маленёв - Пацаны выходят из бараков

Та вокзальная толпа тогда просто кишела уголовными элементами. В Сормове на вокзале я видел следующую сцену. Двое поссорились возле буфета. Один выхватил финку, другой — пистолет (толпа завизжала и отхлынула прочь!). Но до крови дело не дошло: первый закатал рукав и показал второму какую–то наколку, после чего оба разошлись. Можно было догадаться, что первый оказался «паханом», авторитетом.

Нам, растущим пацанам, всё время хотелось есть. Как могли, мы питались на стороне — у матушки–природы. Даже родителей подкармливали.

Вот, например, начиналась весна. Пацаны — в лес, чтобы «сочить». Сочить — это значит вот что: ножом удаляешь на стволе сосны продолговатый участок коры. Весной на стволе под корой появляется тонкая нежная белая плёнка. Острым ножом снимаешь этот нежный слой сверху вниз тонкими длинными лентами. Эти ленты вкусны и сочны (их мы и называли соком). Потом известным способом заготавливали берёзовый сок. Мама его выпаривала, и получалось очень вкусное лакомство к хлебу (если он был). Потом под разлапистыми елями появлялась кислица — нежные растения, по вкусу напоминающие щавель. Потом поспевали ягоды черёмухи. А дальше — как и сейчас: разные ягоды и грибы.

Но это ещё не всё. Там, где сейчас находится чаша Горьковского водохранилища, может быть, в полукилометре от ныне существующей дамбы, протекала река Воложка, длинный рукав Волги, отгороженный от основного русла островом. А рядом была пойма, в которой неисчислимо росли кусты лесного ореха, и протекала речка Юг. Мы наедались этих орехов досыта и полные пазухи приносили домой. А в речке Юг «щупали» раков — их было много в речных норах среди коряг. Я отваривал их и относил на работу папе, когда он ещё плотничал в котловане ГЭС.

Ласточки–береговушки вили свои гнёзда в обрывистом берегу Волги — там, где сейчас находится известный Заволжский моторный завод, и ниже по течению. Потом их покой нарушили приехавшие на «ГорьковГЭСстрой» практичные люди. Пока мы жили в палатках и бараках, они по примеру рыбаков выкопали в обрывистом берегу множество землянок по образцу военных блиндажей, выложили их изнутри и с крыши брёвнами, какие плыли по Волге в неисчислимых количествах, потерянные во время сплава на лесозавод. Покрыли их толем. Получалось хоть и дымное, но тёплое жильё, где они и жили семьями по нескольку лет, ожидая очереди на квартиру. А в свободное время немеряно ловили осетров, жерехов, язей, сомов и налимов, которых много было в волжской воде.

Огромные, километровой длины, сплавлялись вверх по течению, на стройку, на лесозавод для разделки, связки плотов строевого леса. Возле лесозавода эти плоты стояли, уходя от берега до середины Волги. Мы летом с пацанами ночью жгли на них костры и ловили на подпуск (снасть со множеством крючков) жирных лещей — до 5–8 килограммов за ночь.

Было в те времена на Волге только одно неудобство: день и ночь грохотали земснаряды и землечерпалки. Поселок строился в торфяных местах, и нужно было намыть твёрдую песчаную подушку на огромных площадях.

К названию «Заволжье» люди привыкали очень долго, постепенно. Первые годы и строительство ГЭС, и жилой посёлок обозначали одним словом: «ГорьковГЭСстрой».

«Дружно работает на «ГорьковГЭСстрое бригада Каёлы», — сказал однажды репродуктор голосом Юрия Левитана в новостях из Москвы.

— Тихо, тихо! — зацыкала на меня в это время сестра, и вся наша семья стала слушать, как работает комсомольско–молодёжная бригада.

Да, имя водолаза Каёлы было известно на строительстве всем. Да разве только его?

Таких знаменитых людей здесь были даже не десятки — сотни. Если начальника «ГорьковГЭСстроя» Дмитрия Юринова, главного инженера Константина Севенарда и парторга ЦК на стройке Калянова (он обеспечивал партийную идеологию) знали из семейных разговоров просто как руководителей даже мы, мальчишки, то других людей называли «героями дня», «героями стройки», «победителями соцсоревнования», «ударниками труда» только за какое–нибудь неожиданное трудовое достижение.

Когда наша семья в 1949 году приехала на «ГорьковГЭСстрой», то здесь уже прославились, например, две бригады, одна из которых строила высоковольтную электролинию «Пестово — Балахна», а другая прокладывала просеку для железнодорожной линии от деревни Палкино (нынешняя Товарная станция) до Правдинска. А Грунин и Орехов прославились тем, что во время беды спасали других, а сами погибли. Потому им и честь, потому им и память в названиях заволжских улиц.

Я помню, как в первый год строительства во время рабочего дня кишел котлован людьми.

Это только позднее появились краны, скреперы, бульдозеры, экскаваторы, «МАЗы» и другая техника. А поначалу… Если вы видели по телевидению хронику строительства «Беломорканала» заключёнными, то картина ничем не отличалась в первый год и на Горьковской ГЭС. (Кстати, от крайностей нам не суждено, видимо, избавиться. Почему–то Горьковскую ГЭС переименовали в Нижегородскую. Видимо, по примеру украинских властей, которые пыжась от своей «нэзалэжности», в документах у людей переименовали все старые названия. Мне, например, тоже в паспорте напачкали, что я не Павел, а Павло, и что родился я в Нижегородской области. Прекрасное название, да ведь я родился в Горьковской, а Нижегородской тогда не существовало вообще!)

Но вернусь к повествованию. Когда я первый раз посмотрел сверху вниз в котлован, то он напоминал муравейник: тысячи людей с тачками, ломами, лопатами, пилами, кирками и топорами. «Лишь тачки у почина, уж после — ЗИС и МАЗ, но строилась плотина, и рос рабочий класс…»

Это была первая послевоенная ГЭС. Обнищавшая за годы войны страна… Обнищавшие и полуголодные, но сильные духом, если хотите, — сильные своей соборностью люди всё восстанавливали из руин и строили новое. А электроэнергия была нужна так же, как воздух, как хлеб. И мы, дети войны, были всему свидетелями.

Тогда никто себя не щадил. Людям достаточно было сказать: «Надо!», чтобы они выполняли по полторы–две нормы. Пусть даже так, идеологически: «Идя навстречу очередному съезду КПСС…», но выполняли. Коллективизация труда тогда звучала как поэзия. Разнорабочих обучали, и они получали профессии.

Я иногда носил папе в котлован «тормозок» с едой — ну, там ломтик хлеба, огурец, луковица, иногда — суп. Папа и его товарищи по работе часто работали как водолазы: стоя почти по пояс в холодной воде (так же он наводил переправы во время войны в саперной роте). Кроме резиновых штанов им ничего из спецодежды не выдавали, но они работали, не жалуясь. Так отец, которого в конце концов доконал неизлечимый радикулит, был вынужден уйти работать коневозчиком в конный парк, располагавшийся рядом с лесозаводом.