Давид Малкин - Жизнеописание малых королей

Было уже совсем темно, когда его отпустили домой, дав на дорогу факел, мех с водой и корзиночку с сушёными фруктами. Двое юношей отправились охранять Менаше и его провожающего на пути через город.

Возвращаясь, Менаше удивлялся себе: тому, что он двигается по улицам Вавилона, но больше не восхищается их громадностью и толпой, и освещением города тысячами факелов, а если и замечает стену храма, то лишь затем, чтобы не удариться об неё. Иногда один из юношей брал Менаше за локоть и возвращал на улицу, куда следовало повернуть, – он улыбался и благодарно кивал.

Придя домой, он почувствовал себя совершенно обессилившим, но знал, что не сможет сразу уснуть. В предоставленном ему жилище была глиняная ванна, наполовину врытая в землю и обмазанная асфальтом. Вода, налитая утром, нагрелась, и Менаше с удовольствием расположился на дне ванны.

Он непременно устроит такую же ванну у себя в иерусалимском дворце. И ещё многое, что он увидел здесь: и туалет, и систему глиняных водосточных труб, проложенных под кирпичным полом. Канализация и избыточная дождевая вода выводились из дома в общую систему городских каналов и водостоков. Менаше дал себе слово, что если он вернётся в Иерусалим, то и там построит... Если вернётся!

Он вышел из ванны, обтёрся поданной рабом тканью и уселся в деревянное кресло, подаренное когда-то хозяину этого дома благоволившим к нему в те дни Царём Царей. Пол комнаты был выстелен тростниковыми циновками, вдоль стен врыли большие кувшины, в которых держали здесь всё, вплоть до одежды и даже таблички – библиотеку Менаше.

Он часто сидел перед сном в этом кресле, глядя на панораму реки и звёздное небо над Вавилоном. Но сегодня ему показалось, что город переполнен своими заботами, а неживая гармония неба вдруг стала скучной.

Тёмные силуэты храмов, освещённые луной, слились в непрерывную ломаную линию, напоминающую стену вокруг цитадели Иерусалима. От реки долетела прохлада – так же к вечеру менялся воздух в Иерусалиме: становился холодным и лёгким, будто из него высеивалась дневная суета. Менаше выходил прогуляться на иерусалимскую стену, и воздух с прохладою будто сам проникал в тело, оно становилось невесомым – было страшно наступать на камни в полную силу: вдруг оторвёшься и… полетишь!

На перила напротив Менаше уселись две птицы, худые и длинные – вавилонские голуби. У них были тёмно-синие крылья, а профили напомнили Менаше лица его сыновей, родившихся уже здесь, в плену.

Тут пришло решительное: или его отпустят в Иерусалим, или он умрёт!

С этой мыслью король Иудеи уснул – там же, в кресле.

В следующие дни Менаше никак не мог сосредоточиться на расчётах,

путался в клинышках, забывал формулы. Таблички падали из его рук, одна даже разбилась – к счастью, это была копия. Он расспрашивал у придворного звездочёта, с которым успел познакомиться, как живут здесь иврим, изгнанные ассирийцами. Вавилонянин уверял его, что живут прекрасно. Царь Царей заботится о своих подданных – тех, кого сохранил и привёл в Двуречье,– защищает и поощряет во всех их делах.

– Смотри,– звездочёт подвёл его к проёму, ведущему к террасе.– Видишь эти богатые лавки в самом центре города, знаешь чьи они?– он засмеялся.– Бывших жрецов из Шомрона. Теперь они построили храм Иштар, женят своих сыновей на ассириянках и договариваются между собой, как получить от Царя Царей новые привилегии.

– Но я же видел здесь других израильтян!– растерялся Менаше.– Они живут в квартале, что возле Тройной стены, возле самого канала. Мне показалось, что эти люди хранят свою веру.

– Правильно,– согласился вавилонянин.– Эти – другие. Я там был однажды, у них есть очень хороший врач, он помог моей дочери. Их не много, но это – упрямые люди. Они ни с кем не хотят сближаться, потому что боятся, что их дети могут стать такими же, как эти,– звездочёт повёл плечом в сторону городских лавок.– Израильтяне, о которых ты говоришь, несколько раз добивались приёма у Царя Царей, подносили ему подарки и просили отпустить их в Кнаан. Но Царь Царей никому не разрешает вернуться.

Почти год заняли у Менаше попытки попасть на приём к Шумашшумукину. Дворцовые люди, приближенные к наместнику, брали подношения, обещали устроить встречу, но проходил месяц за месяцем, а никто не приглашал иудея во дворец.

Менаше не мог знать о доносе, полученном Шумашшумукином из Египта: кто-то из вавилонян попался при вывозе золотой посуды из Луксорского храма и под пыткой рассказал о заговоре, который готовит наместник. Как только Ашурбанапал услышал о мятежных планах брата, он тотчас в них поверил, велел остановить дальнейшие завоевания в Африке и готовиться к возвращению в Двуречье. Изрядно вымотавшееся войско радостно грузило на повозки добытую в походе добычу, ещё не ведая, каким будет возвращение домой. А Царь Царей уже пообещал командирам, что первым делом они раз навсегда раздавят "это осиное гнездо" – Вавилон.

Шамашшумукин тоже хорошо изучил характер младшего брата и не рассчитывал на милосердие. Он велел готовить город к обороне. Правителю Вавилона было совсем не до бесед с королём какого-то далёкого государства.

Ничего не ведавший Менаше, посещая дворец, приобщился к политике. Ему открылась другая жизнь – та, что происходила вокруг царей Двуречья, мир интриг, зависти и доносов, он получил уроки управления, весьма пригодившиеся ему после возвращения в Иерусалим.

Менаше, которому перевалило за сорок, очень изменился, особенно за этот последний год. Иудейский король больше не напоминал Пиноккио. Теперь это был серьёзный человек, научившийся заводить полезные знакомства, подкупать, очаровывать, устанавливать связи. Знание обстановки в империи только усилило его желание оставить Вавилон, прежде чем братья-цари встретятся. Он понял, что и сам, и всё его иерусалимское окружение заблуждались, считая Вавилон и Ниневию самыми безопасными местами в эти ненадёжные годы. Пленный иудейский король узнал, что страшный Санхерив, от чьих армий чудом спасся Иерусалим,– был зарезан собственными сыновьями, да не где-нибудь, а перед алтарём своего бога-покровителя. И вид мечущегося Шумашшумукина подтверждал: и в Вавилоне нету безопасности!

Зато – вспоминал теперь Менаше – отец его, Хизкияу, был похоронен с почестями, потому что хранил веру отцов, веру Авраама и Моше.

И в беде своей он стал умолять Господа, Бога своего, и глубоко покорился Богу отцов своих. И молился Ему, и Бог внял ему, и услышал моление его, и возвратил его в Иерусалим на королевство его.

Наконец Менаше сообщили, что Шамашшумукин согласен его принять, только просьбу следует изложить за самое короткое время.

Гость едва узнал наместника – так изменили этого человека заботы о защите города. Менаше, волнуясь, стал обещать, что Иерусалим останется верным союзником Царя Царей, и что дань будет поступать исправно.