Пётр Ткаченко - Кубанские зори
- Название:Кубанские зори
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:ООО «Издательский дом «Вече»
- Год:2007
- Город:2007
- ISBN:978-5-9533-2428-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Пётр Ткаченко - Кубанские зори краткое содержание
В новую книгу известного кубанского писателя и публициста Петра Ткаченко вошел роман-исследование о легендарном казаке, поистинс народном мстителе хорунжем Василии Федоровиче Рябоконе, являвшемся символом повстанческого движения и непокорности в приазовских плавнях вплоть до конца 1924 года. В отличие от многих борцов с большевизмом, В.Ф. Рябо-конь до сих пор не реабилитирован. Его оправдал сам народ, в поколениях передающий легенды о нем, как и о всяком народном герое — неуловимом и бессмертном.
Своеобразным обрамлением роману служат также несколько рассказов о казацкой жизни.
Кубанские зори - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Иногда, когда его охватывала невыносимая тоска, когда он уставал вспоминать о прошлом, которое теперь казалось ему таким прекрасным и чудесным, когда он уже не знал, что делать с собой, ему нестерпимо хотелось пройтись по улицам родной станицы, по тем самым улицам, которые помнились ему с детства и которые он знал теперь лишь по воспоминаниям, где он гулял, парубковал, по которым, казалось, можно было, и теперь пройтись так же запросто и свободно. И тогда глубокой ночью он, как тень, как некий дух изгнанья, крадучись, бродил по улицам родной станицы, остерегаясь с кем-либо невзначай встречаться. Но странное дело, это теперь не доставляло ему ожидаемого облегчения и не успокаивало душу. То, о чем мечталось, что казалось таким простым и доступным, как бы ускользало и становилось невозможным, все вокруг меркло и утрачивало свои исконные свойства. И невозможно было понять, от чего это зависит и как теперь его вернуть. Улицы родной станицы он знал теперь только ночными…
Сразу после войны немало дезертиров укрывалось по кубанским плавням. Кто-то жил бирюком, перебиваясь рыбой, а кто-то сколачивал шайки, добывая пропитание в ближних хуторах и станицах да на колхозных фермах. Видимо, их было немало, если, как рассказывают очевидцы, против них применяли даже авиацию. Конечно, большинство кубанцев, несмотря на все немыслимые обиды, им причиненные в недавнем предвоенном прошлом, были на фронтах. Но не все смогли пересилить в себе обиды. Ведь это были дети тех, кого расказачивали, раскулачивали, высылали, безжалостно выгоняя из родных хат, морили голодом…
Жизнь их оказалась сломанной. Только каким-то чудом они выжили вообще. Всю жизнь, с самого детства, им приходилось скрываться, ничем не выдавать своего существования. И это стало образом их жизни. И главное, они никак не могли понять, за что им выпала такая кара, перед кем и в чем они провинились, почему они оказались у родины своей пасынками и почему Бог столь немилосерден к ним…
Разными путями они оказывались в плавнях и в других потаенных местах, кто вполне сознательно, кто в силу каких-то обстоятельств, не зная которых мы и не имеем права судить их… Да и не этой войной они оказались вытесненными из общества, это случилось раньше, без всякой на то причины, лишь по факту самого их существования. Но они не утратили свое родство с родиной, почему-то оказавшейся к ним столь жестокой и немилосердной.
Однажды, когда Василий бродил по ночным улицам, и произошла эта встреча, что-то в нем пошатнувшая. Морозной декабрьской ночью, когда небо, украшенное крупными звезда>ми, казалось старательно вымытым и приготовленным к празднику, он осторожно, перейдя мосток через ерик, услышал, как на обочине тротуара что-то зашевелилось. Вздрогнув от неожиданности, он замер в оцепенении. Это был уже вроде бы и не страх. Он, казалось, боялся уже не раскрытия своего тайного существования, а чего-то иного, скорее, однажды попав в такую житейскую колею, уже не мог, не находил сил в себе из нее выбраться.
На обочине что-то снова зашевелилось, замычало, замямлило, и он понял, что это пьяный. Он мог и должен был пройти мимо, сделав вид, что ничего не заметил. Да и какое ему было дело, если в жизни, здесь происходившей, он не числился. Но, понимая, что если оставит этого несчастного на месте, тот к утру закоченеет, что, впрочем, не было в станице редкостью, он подошел ближе, наклонился, тронул за плечо. Пьяный что-то промямлил невнятное. В конце концов, он поднял его, перехватив рукой за пояс, его руку набросив себе на шею.
— Ну, шо, куды пидэм?
— До дому…
— А дэ твоя хата?
— Ха-та дома…
— На якой улыци?
Он никак не мог угадать, кто ему встретился. Это был суховатый станичник, примерно его лет, а стало быть, он должен был его знать.
— Ну, кажы куда иты, та пидэмо.
— А шо, ты нэ знаешь, дэ я жэву?
— А хто ты, як тэбэ звать?
— Та ты шо, мэнэ нэ знаешь? — Пьяный даже приостановился. — Мэ-нэ нэ знаешь?! Та мэ-нэ уси люды знають, кажна собака знае мэ-нэ, а ты нэ знаешь?.. — Ну ладно, ладно, пишлы…
Идти пришлось довольно долго. Пьяный постепенно трезвел. Видно, мороз возвращал ему сознание. Узнав его адрес, Василий, наконец, угадал, с кем он встретился. Это был Иван, с которым он до войны работал в одной бригаде, с которым вместе уходил на фронт. И с которым вроде как бы корешовал, дружил. Василий довел его до хаты. Открыл калитку:
— Ну а дальши иды сам.
Тот, нетвердо войдя во двор, повернулся и, удерживаясь за калитку, спросил:
— А чий жэ ты будешь? Шось я тэбэ нэ прызнав. Я ж там, биля той кладкэ дав бы дуба за нич. Кого ж мини благодарыть за пидмогу?
— Бога! — коротко бросил Василий, повернулся, чтобы снова скрыться в ночи. Он сделал уже два или три шага, когда вдруг услышал за спиной вроде бы уже совсем протрезвевший голос!
— Васыль, я пизнав тэбэ. Брось ховатьця, нэ мучь сэбэ…
То, чего он так опасался, чего, может быть, ожидал постоянно, каждую минуту, произошло. Все было кончено… Он подошел к Ивану вплотную, пристально посмотрел в его лицо.
— Выдашь?
— Та брось ты.
— Убью.
— Татуди пив станыци надо будэ убывать… Нэ управэся. Сылы нэ хватэ…
С той памятной ночи что-то и пошатнулось в его душе окончательно. Он-то надеялся, что никто о нем не знает, что ему удалось схорониться, ничем себя не выдавая. Но оказалось, что многие станичники знали о нем, но молчали, видимо жалея его детей, а может быть и его самого. И тогда ему открылась страшная, для него непосильная истина — то, чем он жил, его тайна, пусть и такая, какая есть, оказалась у него отобранной. Ничего у него больше не оставалось, даже этой тайны, которой он жил и которую так старательно оберегал. Но у него уже не было былых сил и воли, чтобы это свое новое положение в полной мере понять, перебороть, и он стал угасать…
Он заболел и, по всему было видно, безнадежно. Родные его все чаще стали задумываться, как станут хоронить отца. Ведь по всему выходило, а теперь и окончательно обнажилось, что его давно как бы нет на свете, что он уже давно пропал. Что делать, как поступить? Оставалось ночью, тайно прикопать несчастного на огороде, не поставив даже креста, поскольку крест выдаст так долго скрываемую тайну. И тогда дочь Тайса Васильевна решила вернуть отцу имя, чтобы он хотя бы ушел из этой жизни по-людски, по-человечески.
— Что ж мы не люди, что ли, — доказывала она сестрам. — Чего теперь-то уж бояться, от чего ховаться? Ну, так случилось, что ж теперь поделаешь. Но мы-то должны оставаться людьми…
Родные не соглашались с ней, она даже рассорилась с ними. Может быть, она более сестер своих понимала отца, острее чувствовала его терзания и его нестерпимое нечеловеческое одиночество. Не потому ли она и была столь общительной, что в ней неосознанно сказалось то, чего был лишен он…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: