Марта Шрейн - Эрика

Толян продолжал, как бы прочитав его мысли:

— Думаешь, я пьян и вру? А ты дальше послушай. Да, я пьян. Но вот что я тебе скажу: в бою я как сумасшедший. И скажи мне: «Вон буржуй стоит», и я его сейчас пристрелю. А воды боюсь. Нет, плавать–то я могу. Другое это. Выглядывают они оба, Лора и Левушка, из воды и руки ко мне тянут. Тогда я посмотрел, а у нее, Лоры, все завязано под юбкой. И у меня интерес к ней пропал. Только она лежит, не поднимается. А тут Левушка появился передо мной и закричал: «Ты, гад! Что ты с ней сделал?!» Кинулся он на меня. Мы схватились. Он слабый был, я его под себя подмял и думаю: «Расскажет же моему отцу». Нащупал я булыжник и ударил его раз, другой — он и успокоился. Ну что делать? Надо концы в воду. Я верхнюю одежду и туфли снял с него. Нет, они тогда оба еще живые были. Я ничего от страха не понимал и пьян был. Но такой богатой одежде зачем пропадать? Потащил я его в реку — до самого сильного течения — и туда толкнул. Он очнулся, поплыл, а его затягивает в омут. А тут Лора очнулась и уже бежит по берегу как пьяная, кофточка в крови и кричит: «Левушка! Левушка!» И в воду — спасать, значит. И ее водоворотом унесло… Я ее пытался удержать… Она вырвалась.

— Ты это действительно сделал или пересказал чью–то историю? — спросил Александр, пораженный рассказом.

— Пересказал? Говорю же тебе, из воды они ко мне руки тянут. Их самих не вижу, только руки. Если бы можно было об этом забыть…

— Совесть мучает?

— Мучает. Так бы ее и пристрелил. И никуда это деть не могу. А выпью — и забывается. По мне, лишь бы воды рядом не было. Я одному рассказал, а он мне говорит: «Нашел чем мучаться. Царя–батюшку вместе с детьми убили. Так и надо. С корнем их всех». Ему хорошо говорить. Не к нему же из воды руки тянут. А он мне: «Клин клином вышибают. Второго убьешь, первые убитые забудутся». А не забываются. — Толян замолчал и опять отхлебнул из фляжки.

Александр подумал: «Сейчас рукой по шее — и сдохнет. Какой гад растет!» Но вспомнил генерала Дончака. Тот был беспощаден к врагам, но расстреливать несовершеннолетних не позволял.

— Ночью гроза была… — продолжал Толян. — Грозу тоже ненавижу… стреляю по тучам… Да, а про одежду и обувь Левушки я в страхе забыл. Все это на берегу осталось. Прокрался я в дом и спать лег ночью. Пришел доктор, весь мокрый, спрашивает, не видел ли я его детей? Видел, говорю, они на берегу гуляли. Отец мой тоже разволновался. Других мужиков разбудили. Всем селом искали. Я спать уже не мог. Под утро заснул или задремал и увидел во сне, как они в первый раз, Лора с Левушкой, из воды руки ко мне тянут. И если воду наяву вижу, тоже руки мне их видятся. Тогда стреляю по рукам в воде, легчает…

Утром мачеха отцу одежду мою показала, а на ней Левушкина кровь! Он ко мне: «Говори, ирод, что ты сделал с детьми доктора?» Я едва портки натянул. Он схватил кочергу и кричит: «Убью!» Я — бежать по проселочной дороге в поле. Он за мной. А тут красные входят в деревню. Задержали отца, меня. Я слышал краем уха, что красные убивают богатых. А тут отец плачет и говорит: «Это мой сын. У нашего врача двое детей пропали. Он знает, где они».

Меня так и взорвало. Я крикнул в лицо отцу: «Какие они дети? Я двух жидов и буржуев убил! Всех буржуев надо убивать!» — «Правильно», похвалил командир.

Отец на колени передо мной бухнулся: «Скажи, сынок, что они живые, прошу тебя. Доктор тебя от холеры спас. Не мог я родить убийцу, прошу тебя, скажи, где они».

Командир ему: «Встань, встань мужик с колен. Наше время пришло. У тебя парень — герой! И тебе пора в наши ряды». Отец медленно встал и побрел прочь. Его нашли в сарае, вечером, повесился он. Темный был, неграмотный. Не понимал, для чего наша революция. С такими, как он, ничего бы мы не сделали. Размазня он был.

Сзади послышался шум. Александр насторожился. «Кто спер у меня спирт?» — раздался чей–то возмущенный голос.

— А чего кидаешь где попало фляжку? Кажись, Толян забрал. Смотри, пацан напьется — стрельбу поднимет. Прошлый раз ранил Пашку. Осторожно с ним, — сказал кто–то.

— Что там осторожно? Мне спирт выдали, чтобы он выхлебал? Мал еще. Вот я его сейчас ремнем.

— Кого ремнем? — поднялся Толян, шатаясь. — Только подойди. Отец бил, и ты туда же, придурок!

— Это ты придурок! — разозлился красноармеец. — Отец бил, да не добил. Я бы тебе ремнем с задницы шкуру содрал.

— Ты? — двинулся на него Толян, доставая из кобуры пистолет и направляя его на красноармейца.

Александр метнулся к Толяну. Пистолет выстрелил в воздух, Толян остался лежать на земле.

— Чего стрельбу устроили? — прибежал двое.

— Да вот, Толян опять пьяный, спирт у меня спер, выпил. Чуть не застрелил. Спасибо этому пацану, спас. Какой молодец! Вот ловкие какие мальчишки. А пистолет я себе заберу. Пойдем, пацан, с нами ужинать. Ты не пил? — спросил он Александра.

Все уже сидели у костра и рассказывали байки. Александр пристал к старшему:

— Дяденька, а дяденька, расскажите, как вы с белыми воевали.

Тот, довольный вниманием мальчишки, стал рассказывать про свои подвиги, явно привирая. Александр буквально заглядывал ему в рот, делая вид, что восхищается услышанным.

— Эй, Самохвалов! У нас есть еще спирт? Налей мне фляжку. Можно и выпить. — крикнул он, довольный вниманием мальчишки.

Принесли спирта, еды. Александру тоже дали поесть. Старший пил и выхвалялся. Александр незаметно вытащил у него из кобуры наган и затолкал туда камень. Тот выговорился и окончательно опьянел.

Когда все заснули, Александр метнул нож в часового, спокойно открыл склад, затащил его туда, набрал продуктов, сложил их в рюкзак, взял веревку, прихватил еще наганов и патронов к ним. Там же стояли пулеметы. Мелькнула мысль: «Могу всех за ночь уничтожить». Но, вспомнив слова генерала, решил просто взять коня и уйти рекой, а потом в Крым — как можно дальше от наступающей зимы и красных. Он подался в Таврию.

* * *

На пути лежал Мариуполь и земли немецких колонистов. Александр еще помнил, как они всей семьей путешествовали в карете, и по дороге в Крым отец все удивлялся вслух: — Как здесь хорошо! Какие ухоженные сады, поля у немецких колонистов, какие они аккуратные и работящие, эти немцы. — И смотрел на мать, бабушка которой была из питерских немцев. Теперь же Александр видел полный упадок в немецких колониях. Многочисленные банды грабили и разоряли эти земли.

В этот раз в Мариуполе была Красная Армия. Она бесчинствовала не меньше, насилуя, сжигая и разрушая. Впрочем, юный Александр в свои шестнадцать лет еще выглядел мальчиком, и на него не обращали внимания.

Был теплый вечер, где–то кричали пьяные солдаты. Александр спрятался в кустах. Раздался душераздирающий женский крик и тут же оборвался. Появился запах гари. Александр посмотрел в ту сторону, откуда стелился дым, — горела помещичья усадьба Квирингов. По дороге в Крым они с отцом останавливались у них. Теперь он понял, что с этой семьей случилась беда.