Марта Шрейн - Эрика

— А мое пальто где? Я его там забыла.

— Найдется твое пальто. Полежи до обеда, а я тебе чай в постель принесу. Кстати, Дед Мороз принес тебе подарки. Можешь посмотреть. Посмотри, какие туфельки и платье. А вот это украшение тебе нравится?

— Нравится, — вяло ответила Эрика и спросила: — А где Александр Павлович?

— Он в мастерской.

— Но сегодня же праздник Нового года! — удивилась Эрика.

— Любимая работа тоже может быть праздником. А мы с тобой просто посидим вдвоем. Знаешь, завтра я в городской больнице впервые за два года буду делать операцию — удалять аппендицит.

— А разве ты можешь? — удивилась Эрика. — Ты же на фабрике работала, на конвейере обувь протирала.

— Конечно, работала. Но я хирург.

— Это доктор? А почему ты не говорила мне про это?

— Нам надо еще долго узнавать друг друга, дочка, — вместо ответа сказала Адель.

— Мама, ты не обидишься, если я у тебя что–то спрошу?

— Спрашивай, что угодно.

— Правда, что ты шпионка была?

Адель рассмеялась.

— Нет. Конечно, нет.

— Мама, точно нет?

— Нет, дочка.

— Но почему ты тогда сидела столько лет в тюрьме?

— Я не в тюрьме была, а в лагере. Мне просто не повезло. Я ведь немка, а тут война с немцами. Все сразу стали бдительными, и меня обвинили в шпионаже.

— А ты не могла сказать, что это не так?

— Я говорила. Но в войну в это никто не верил. И в зоне никто не верил в мою невиновность. Однако лечились у меня и еще у одного прекрасного человека. Он был профессор, совсем старенький. Его тоже обвинили в шпионаже… А когда заболел большой начальник, ему порекомендовали меня, и просят сделать операцию. Если она будет удачной, значит, мне помогут вернуться на работу в больницу.

— И ты будешь ходить в белом халате!? — восхищенно глядя на мать, спросила Эрика и добавила: — Я тоже хотела бы стать врачом.

— Тебе надо будет учиться и сдать экстерном за десятый класс. А вот примут тебя сейчас или нет, не знаю. Ты же по паспорту немка?

— Да.

— Мы поговорим с твоим отцом, и, наверное он разрешит нам с Александром Павловичем тебя удочерить. Тогда у тебя не будет немецкой фамилии, и, может, судьба будет к тебе благосклонна. А отец всегда останется отцом. Кстати, он прислал поздравительную открытку. А ты догадалась его поздравить? С Новым годом?

— Я не знала, что так надо. Я не знала! А можно, я сегодня сделаю это?

— Конечно, дочка.

— Мама, как жить? Я все время делаю что–то не то и не так. Вчера положила в кастрюлю мясо вместе с картошкой. Картошка переварилась, а мясо осталось сырое. Представляешь? Я думала, так надо варить.

— У тебя просто нет житейского опыта.

— И я никогда не пойму людей? И я всегда буду одинока? — грустно спросила Эрика.

— Ты это об отношениях с молодежью?

— Да. Как я должна была себя вчера вести? Меня пригласили в первый раз. Я была такой счастливой. Я хотела им угодить и делала, как они хотели. Я пила до дна, потому что они обиделись на меня, когда я заменила водку водой. Я же не лучше их, я такая же. И мне надо было это доказать. А я опьянела. Мама, они очень хорошие. А Женя — он самый лучший из парней! Он из–за меня оставил Римму. Она злится и поэтому устроила мне на комсомольском собрании разборку. В общем, вчера Женя мне предложил дружбу. Я ответила, что подумаю.

— Но ты чуть не умерла. Если бы не Александр Павлович…

— Мама, если бы знала, как страшно одной, жить не хочется.

— Я тебя понимаю, дочка, но ты никогда не станешь для них своей. Так же, как и мы. Видишь, мы держимся людей своего круга.

— Тех, кто отбывал срок?

— Нет. Нашего сословия. Но мы все были в лагерях. Ты могла заметить, что на фабрике очень много тех, кто отбывал срок, и они пьют водку, курят, нецензурно бранятся. У нас с ними нет ничего общего. Они не очень хорошо делают, но судить мы их не можем. Потому что не знаем, кто и как поломал их судьбы. Тем более нет рецепта для возвращения их к нормальной жизни. А та компания, в которой ты была вчера, они просто другие. Таких большинство. Они живут своей жизнью и неплохо приспособлены к ней. Мы же вырваны из своей почвы. Ты должна знать, что среди нас в основном те, кто невинно пострадал.

— Мама, а ты любишь Александра Павловича? — спросила вдруг Эрика. Этот вопрос давно вертелся у нее на языке.

Адель задумалась. Что сказать дочери? Она ведь явно подумала о своем отце.

— Я любила твоего папу, — медленно начала она. — И многим обязана его маме. Она спасла меня от голода. Потом мне было семнадцать лет, я училась на первом курсе медицинского института. Однажды мы пошли на вечер в Политехнический институт… И отец твой пригласил меня танцевать… У него были такие огромные, черные, как и у тебя, глаза! Мы полюбили друг друга… Родилась ты, потом началась война…

— Мама, а Александр Павлович? За что сидел в зоне так долго? Он тоже не виноват? Тридцать лет невиноватые не сидят… Никто в это не верит.

— Ну не 30 лет он срок отбывал, 26 лет. Ты говоришь «виноват». Это как посмотреть. Если бы не разрушился старый строй, Александр Павлович стал бы генералом и храбро сражался бы с врагами России. Но все изменилось, той России больше нет.

— Но все же скажи мне, пожалуйста, ты сейчас любишь Александра Павловича?

— Я его уважаю, преклоняюсь перед ним, как слабая женщина. О таком человеке женщина может только мечтать. Посмотри, он не бунтует, не кричит, что судьба к нему неблагосклонна, и не ищет причин для выпивки. А другие, тоже отбывшие наказание, только это и делают, потому что у них нет духовного стержня. — Адель посмотрела на часы. — Мы проговорили с тобой два часа. Как твоя голова?

— Хорошо, мама. Я могу уже встать. Мне надо показаться в общежитии. Знаешь, мне все время хочется сказать девчонкам, что ты моя мама. А потом подумаю — и все же не говорю.

— Ну, скажи, что мы тебя будем удочерять.

— Да? Я так и скажу.

— Одевайся, дочка, и пойдем в мастерскую к Александру Павловичу. Поздравим его с Новым годом.

* * *

— Послушай, Ирина, — накинулась сонная Вера на Эрику. — Куда ты вчера делась? Я забрала твое пальто.

— За мной приехали на такси.

— Ты сдурела, девка? Хоть понимаешь, что делаешь?! — уже окончательно проснувшись, спросила Вера. — Ты же еще маленькая.

— Да ты не волнуйся. За мной приезжал Александр Павлович, муж Адели. Мы договорились, что он к часу ночи приедет. Такси посигналило, и я вышла.

— А чего это они тебя приваживают?

— Они меня удочерить хотят.

— Да, так мы тебе и поверили. И ты не верь. Им просто домработница нужна. Между прочим, ты развалила всю компанию. Женя увидел, что ты исчезла, и тоже ушел раньше. Ну, мы до утра сидели. Да, а ты знаешь, у парторга жена умерла, от сердца.

Эрике стало не по себе. Покойников она боялась.

Лена одевалась и делала Эрике знаки, показывала на выход. Эрика поняла и вышла вслед за ней на улицу. Тихо падал снег. Во дворе кроме них, никого не было.