Марта Шрейн - Эрика

— Нет. Мы ей заплатили так, чтобы она, пока вы живете там, никого не брала больше и не создавала шума. Она понимает.

— Старая женщина?

— Как сказать. У нас, казахов, это старая. Ей лет тридцать шесть. А мы любим молодых. Старые завялые уже.

— Ты имеешь ты ввиду — увядшие. Мы тоже любим молодых, но наши женщины и в сорок лет еще хоть куда, — сказал начальник.

— А наши мужчины таких уже не любят.

Николай засмеялся:

— Женщина, особенно красивая женщина, не имеет возраста. А тридцать шесть лет — это иногда гораздо лучше, чем восемнадцать. Не знаешь ты женщин Джамбулат.

Николай замолчал и задумался. Он должен был осенью, по возвращении из экспедиции, жениться. Медлить было больше нельзя. Для этого было несколько причин. Во–первых, ему предстояла длительная командировка в Алжир, и к тому времени он должен быть женат. Во–вторых, его не принимали в партию по той причине, что считали легкомысленным в отношениях с женщинами. Так можно было испортить свою карьеру. Была еще одна немаловажная причина. Зоя, его невеста, была дочерью ректора института, от которого зависела его карьера и который помогал ему пробиваться в жизни. Вернее, не помогал, а просто не мешал. Потому что Николай сам успешно двигался вперед.

В семье Зои о нем шли бурные дебаты. Мать заранее не любила будущего зятя за то, что он все медлил, сомневался: жениться или не жениться на ее любимой дочери. А будущий тесть надеялся на то, что молодые поженятся и говорил жене, защищая Николая:

— Мужчина должен перед свадьбой нагуляться, чтобы потом остепениться. — Но жена продолжала ворчать: — Уже лет пять собираются пожениться. Сколько после этого он перебрал женщин!

— Но ни на одной не женился, и Зою не оставил, — убеждал ее муж.

— И на нашей тоже не женился, — раздраженно говорила жена.

— Но не могу же я его заставить. А теперь он уже и сам понимает, что пора жениться. Не дурак же он! Понятно, настоящих мужчин всегда мало. А после войны тем более. Соблазнов много. Да женщины сами ему на шею вешаются. Если бы он был женатый и состоял в партии, его бы быстро на партийном комитете на место поставили. Но, думаю, теперь он никуда не денется. Готовься к свадьбе дочери. — убежденно, чтобы прекратить подобные разговоры, сказал муж и продолжил: — даст Бог, осенью и свадьбу сыграем. Они уедут года на три за границу, тогда ему будет не до гулянья.

— Посмотрим, посмотрим, — говорила жена. — Та девушка, геолог, говорят уже поездом поехала. Что же это такое? Здесь невеста, а в экспедиции другая женщина?

Муж возмущался:

— Не собирай сплетни. Ты стала ханжой.

— Тогда поговори с его матерью, с этой барыней, — перебила его жена. — Я не представляю, какие будут у нас с ней родственные отношения. Она же смотрит на всех сверху вниз. А что она нос задирает? Не только у нее способный сын. Наша дочь не хуже!

— Да, не хуже. А может, даже лучше. Но мы с тобой должны молить Бога, чтобы все закончилось, и она наконец вышла замуж.

* * *

Мать Николая, Плотникова Амалия Валентиновна, урожденная княжна Уварова, была обвенчана в первом браке с князем Володарским. Красные расстреляли его в 29‑м году, Николеньке был год от роду. Когда вопрос встал ребром: или обоим умереть от холода и голода, или согласиться стать женой красного чекиста, Амалия выбрала второе. Она была юным, слабым созданием, а с ребенком на руках — слабая вдвойне. Смирившись с судьбой, Амалия перечеркнула прошлое. Так ей во всяком случае казалось. «Советская власть пришла навсегда». А она была молода, образованна и сразу же востребована властью, как жена чекиста.

Николеньке сделали новый документ. Из Володарского Николая Николаевича он превратился в Плотникова Николая Васильевича. Мать воспитывала его в духе времени, в любви к Советской власти. И тайну его княжеского происхождения она хранила за семью замками.

Наступил 37‑й год, год самых страшных репрессий, когда власть решила полностью покончить с дворянским сословием. А сестра князя Володарского, маленькая княжна Мари, работала в советском учреждении секретарем–машинисткой. Но спутать ее с работницей, только что научившейся грамоте, было трудно. Все в стране рьяно взялись за разоблачение «бывших»; доносили при первой возможности на тех, кто был просто покультурнее — на всякий случай. Княжна Мари Володарская видела, что к ней относятся все хуже и хуже. Ночами она плохо спала, прислушиваясь, не остановилась ли под окном страшная машина — «черный ворон», не к ней ли стучат. Уже приготовила узелок с одеждой, обувью и сухарями. Но в глубине души надеялась, что ее все же не расстреляют. Когда арестовали брата, Мари все меняла и меняла фамильные драгоценности на продукты, чтобы Амалечка с Коленькой не умерли с голоду, да давала взятки охранникам, чтобы хоть весточку от брата получить. Но брата расстреляли. Амалечка вышла замуж и попросила Мари не попадаться на глаза ее второму мужу, Василию Плотникову. Мари поняла: Амалия думала только о Коленьке и ради него шла на разрыв с сестрой мужа.

Лет восемь княжна Мари тайком наблюдала за Амалией и Коленькой. Ей было больно видеть, как племянник скачет верхом на палке и во все горло орет: «Мы красные кавалеристы…» На его голове красовалась красноармейская шапка с ненавистной княжне красноармейской звездой. А иногда она видела, как Амалия садится в машину, а маленький черный кривоногий человек в форме чекиста подсаживает ее, берет за руку светловолосого Николеньку. По–видимому, он любил и Амалию, и ее сына, а она позволяла ему это делать. Ни разу княжна Мари не заметила, чтобы Амалия оказала хоть какие–то знаки внимания своему новому «красному» супругу.

Амалия не догадывалась, что Мари следит за ней. И когда вдруг она увидела перед собой золовку, то от неожиданности вздрогнула. Николенька был где–то рядом.

— Не бойся, — сказала Мари, — я дождалась, когда твой муж отъедет подальше. Я принесла портфель. Здесь наш семейный архив, князей Володарских… фотографии… все дореволюционное. Ничего крамольного. Спрячь, если можешь. Меня могут взять в любой момент. Или заберут прямо на работе, или ночью придут. Да, я знаю, чувствую это. И тут обе дамы увидели Николеньку.

Мать притворно сказала Мари, показывая на туго набитый портфель:

— Хорошо, что вы принесли мне материал. Я Коленьке нашью рубашечек, — и обратилась к сыну: — Сбегай, маленький, к дворнику, спроси сделает ли он нам ключи? А то я свои потеряла.

— Да вот они лежат — возразил девятилетний сын, не желая уходить. Пришедшая тетя его заинтересовала.

— Это отцовские ключи, с них надо копию снять — продолжала придумывать мать, и Коленька это понял. Покосившись на портфель, он выбежал за дверь.

Амалия бросилась на шею княжне Мари и заплакала. Мари тоже.