Шапи Казиев - Ахульго

Милиционеры тоже были взволнованы. Но не из-за близости Ахульго, а из-за бурлившего вокруг мародерства. Может быть, и они бы не побрезговали боевыми трофеями, если бы дрались с горцами сами, но в компании с войсками Граббе они чувствовали себя не совсем уютно. Они хоть и воевали против Шамиля, но у многих из них были в Чиркате кунаки или кунаки их отцов. И вообще царские войска оставались для них чужими, пришельцами, не понимающими тонкостей горской жизни, где даже кровные враги могли уважать друг друга и придерживались определенных правил, не говоря уже о том, что были единоверцами.

Милиционеры во главе с Жахпар-агой хмуро наблюдали за происходящим, но не вмешивались. Как ни крути, а победитель может себе кое-что позволить. И что такое дырявая бурка по сравнению с жизнью, которой ежеминутно рисковал солдат? Однако дело вскоре приобрело опасный поворот.

Из всех зданий аула солдаты не забрались только в мечеть. Ее крепкие двери были наглухо закрыты. Кто-то пустил слух, что там-то и собраны все богатства чиркатинцев, и тут же нашлись желающие ими завладеть. Это были новички на Кавказе, присланные для пополнения полков. Они приволокли толстое бревно и начали бить им в дверь, как тараном.

Жахпар-ага тут не выдержал и решил воспротивиться столь вызывающему кощунству. Милиционеры бросились на солдат и отняли у них бревно. В ответ солдаты кинулись на горцев с кулаками. Завязалась потасовка, в которую влезли и казаки, занявшие сторону милиционеров.

Остановить драку удалось лишь оказавшемуся поблизости Галафееву.

– Отставить! – взревел генерал, стреляя в воздух.

– Что еще за вакханалия?

– Говорят, сокровища тама, ваше превосходительство, – сообщил фельдфебель, взяв под козырек, и кивнул на милиционеров.

– А эти не дают.

– Это мечеть, ваше превосходительство, – доложил Жахпар-ага.

– Храм Божий. Грех его грабить.

– А что за сокровища? – спросил Галафеев фельдфебеля.

Тот пожал плечами, продолжая держать руку у козырька. Но вместо него ответил Жахпар-ага:

– Книги, лампады, пара старых ковров… Что там еще может быть?

– А казаки-то, – показывал на казаков фельдфебель, – супротив своих пошли!

– Мы, ваше превосходительство, чтобы порядок соблюдался, – доложил казачий вахмистр.

– Мечети грабить не велено.

– А что, если там мюриды засели? – пугал фельдфебель.

– Выйдут ночью и перережут всех.

– Двери надо открыть! – велел Галафеев.

– Вот вы, капитан, этим и займитесь.

Жахпар-ага подошел к двери и постучал в нее кулаком.

– Салам алейкум! – крикнул он.

– Откройте, пока дверь не выломали!

Кади, наблюдавший эту сцену через узкое окно, решил открыть. Дверь заскрипела, и из мечети вышел встревоженный старик.

– Говорят, в мечети спрятаны сокровища? – спросил его Жахпар-ага.

– Верно, – кивнул кади.

Жахпар-ага скинул сапоги, заглянул в мечеть и скоро вернулся.

– Там же ничего нет, – сказал Жахпар-ага.

– Там есть то, что дороже всех богатств, – настаивал кади.

– Но грабители этого не найдут, даже если разрушат мечеть до основания.

– Что он сказал? – спросил Галафеев.

– Говорит, что для добрых людей в мечети есть райские блаженства, а для дурных – адские муки.

Галафеев кашлянул, тронул нагайкой своего коня и уехал вместе со своими адъютантами. Растерянные солдаты осторожно заглядывали в открытую дверь мечети, но войти не решались.

– Тюфяки одни, – говорили солдаты.

– И книги…

– Это же не церковь, – объясняли казаки.

– Тут злата-серебра не бывает.

Тем временем милиционеры спешились, отодвинули от входа солдат и, оставив обувь у порога, пошли в мечеть молиться.

– Так вы, значит, за этих, за басурман? – подозрительно спрашивал казаков фельдфебель.

– У нас своя вера имеется, – отвечал вахмистр.

– И сказано в писании: «Не укради».

– Так в заповедях и «Не убий» сказано, – напомнил фельдфебель.

– Чего же ты воюешь?

– За войну – царю перед Богом ответ держать, – отвечал вахмистр.

– А за воровство, да еще из храма, где и нашего спасителя почитают, каждый сам ответствовать будет.

– Мудрено, – чесал затылок фельдфебель.

– Повоюй еще на Кавказе, и ты мудрецом сделаешься, – отвечал вахмистр.

– Только вы-то уйдете, а нам здесь жить.

Была и другая причина, почему казаки, особенно терские, недолюбливали присылаемых из России солдат: эти казаки были староверы, и официальную церковь не особо почитали.

Милютин с Васильчиковым объезжали Чиркату, удивляясь добротным домам и богатым садам, окружавшим аул.

– Не удивительно, что они с нами дерутся, – размышлял Милютин.

– При таком изобилии и вековечной свободе на что им наше владычество?

– Вот и я думаю, поручик, зря мы сюда сунулись, – отвечал Васильчиков.

– Тоже сказать – владычество! – добавил Милютин.

– Наш Кавказ, в который без пушек не сунешься.

– А солдаты? – рассуждал Васильчиков.

– Коли живые вернутся, так помещиков ни в грош не поставят. И другим станут говорить, как горцы сами по себе живут, без всяких помещиков. А это, знаете ли, революцией пахнет.

– Насчет революций я с вами не соглашусь, корнет, – сказал Милютин.

– Но крепостное право, полагаю, не устоит. Слишком уж много тут свидетелей насчет выгод вольной жизни.

Все это понимал и Граббе, а потому торопился разделаться с Шамилем и его вольным Имаматом, пока армия еще не до конца пропиталась его свободолюбивым, мятежным духом. Самодостаточность горцев тоже его удивляла. Помноженная на воинственный дух населения, да еще осененная твердой волей имама, она была опасной силой, с которой следовало покончить раз и навсегда.

Граббе снова окинул взглядом большой и богатый аул, его обширные сады и зеленые террасы пашен. Генерал смотрел на них в последний раз, потому что уже решил уничтожить этот чудесный мираж, смущавший не только солдат, но и генералов.

Граббе чувствовал, что Шамиль где-то совсем рядом. Но Ахульго смотрелось отсюда обыкновенным выступом, отрогом, ничем особым не выделяясь среди других гор. И Граббе горел желанием добраться до Ахульго как можно скорее, чтобы воочию убедиться, что же это за гора такая, про которую было столько толков. Но теперь ему мешала река. Андийское Койсу текло как раз в сторону Ахульго, которое стояло на другой стороне реки и до которого от Чиркаты было всего две-три версты.

Попробовали устроить мост, но сильное течение с глубоким и широким руслом не позволяло навести даже временную переправу. К тому же засевшие на другой стороне ополченцы сильно мешали делу, начиная перестрелку при каждой попытке форсировать реку. Их с большим трудом удалось оттеснить пушками, но пули, хотя и с большего расстояния, продолжали лететь из-за реки.