Шапи Казиев - Ахульго

Свобода! Независимость! И где? Не в просвещенной Европе даже, а в дикой горной стране, где и понятия не имеют о том, что есть демократия! Зачем же лезть на штыки из одного лишь ложного понятия о свободе? Не потерплю!

Граббе собрался было изложить свое мнение, но император обернулся к Граббе и с некоторым удивлением посмотрел на его бакенбарды, как в зеркало. Вместо ответа Граббе опустил голову еще ниже, почувствовав, что переусердствовал в своем стремлении походить на императора хотя бы внешне.

Николай вспоминал свою поездку и находил все больше поводов для неудовольствия. Каждый новый командующий брался усмирить горцев в два счета, а эта «малая», «внутренняя» война длится уже двадцать лет. Кавказская война представлялась ему чем-то неприятным, но необходимым, как докторское кровопускание. Только вот генералы были плохие доктора, они умели пустить кровь, но остановить ее были не в состоянии.

Фельдмаршал Паскевич со своим «проектом двадцати отрядов» потерпел фиаско, хотя ему были даны все средства. Генерал Розен, протеже Чернышева, тоже мало чего добился. Ему даже Шамиль не поверил, когда тот звал его на аудиенцию к самому императору. Зять его, командир Эриванского гренадерского полка флигель-адъютант Дадиани, проворовался. Император самолично сорвал с него эполеты и сослал в Бобруйск охранять арестантов. Хорошо, у Розена ума хватило самому подать в отставку. Вместо него командиром Отдельного Кавказского корпуса Николай назначил генерала Головина. Но все осталось по-прежнему. Противореча друг другу, генералы слали удивительные реляции: если собрать их вместе, выходило, что на Кавказе и горцев уже не осталось, и горы с землей сровнены. Тогда с кем они там еще воюют? Шеф корпуса жандармов Бенкендорф докладывал, что в армии брожение умов, кругом обман и предательство, казнокрадство превысило все мыслимые размеры, а на дорогах разбои. Уже сами войска стреляют и грабят проезжих.

На Черном море настроили укреплений, но это мало помогало усмирению черкесов. Крепости, города и вся Военно-Грузинская дорога постоянно находились на осадном положении. В Дагестане как будто все спокойно, но Николай подозревал в этом спокойствии зреющую бурю. Император снова оглянулся на Граббе и холодно спросил:

– Доколе?

Граббе начал догадываться, зачем его позвали.

Вдруг застучали каблуки, и в залу торопливо вошел Чернышев. В руках у него была красная папка с золоченым вензелем.

– Ваше императорское величество! – говорил Чернышев, не обращая внимания на Граббе.

– Во исполнение высочайшего повеления составлены проекты о новых назначениях.

– Дайте, – Николай требовательно протянул руку.

Чернышев достал из папки бумагу и с поклоном подал императору. Император уже не доверял ему, как раньше. Особенно после поездки на Кавказ. Протеже Чернышева привели дела края в совершенный хаос и мало что сделали для умиротворения горцев. Их кинжалы ставили под сомнение репутацию Николая как монарха всесильной державы. К тому же казна – не скатерть-самобранка, чтобы реки денег всякий раз исчезали в глухих ущельях Кавказа.

Император наскоро проглядел бумагу и несколько разочарованно отдал ее своему флигель-адъютанту.

– Изволите одобрить? – просил Чернышев.

– Возможно.

– Николай многозначительно взглянул на Чернышева и удалился со своей усыпанной орденами свитой, хотя сам, как и Граббе, носил только орден Святого Георгия, но выше классом.

Наконец, военный министр обратил внимание и на генерал-лейтенанта.

– Павел Христофорович! – расцвел он, обнимая Граббе.

– Несказанно рад вас видеть.

– Я тоже, граф, – пожал Граббе протянутую руку.

– Как добрались? Как драгоценная ваша супруга? Детки радуют?

– Благодарю, ваше сиятельство, – отвечал Граббе, не ожидавший такого участия.

– Все в полном здравии.

– Очень радс, очень радс, – сладко улыбался Чернышев.

– А то, знаете ли, Кавказ…

Александр Иванович Чернышев, генерал от кавалерии, был еще молодцеват. Он был бы совсем орел, если бы не предательские мешки под глазами – следствие дворцовых интриг и ночных похождений.

– Государь разгневан, – перешел к делу Чернышев.

– А монарший гнев – событие государственное, я бы даже сказал – политическое.

– Я, собственно, не совсем понимаю, – сказал Граббе.

– Верно, – согласился Чернышев.

– Не все могут понимать нашего государя. Но я объясню. Велено покончить с Шамилем, если не покорится.

– Давно пора, – кивнул Граббе.

– Шалит, как изволили выразиться их императорское величество.

– Дерзит! – поднял палец Чернышев.

– Так вот и нам дерзкий человек надобен, – со значением сказал Чернышев.

– Вы, Павел Христофорович.

– Я?

– Больше некому. Заступите на место Вельяминова… Достойное поприще, не правда ли?

В дружеское расположение к нему Чернышева Граббе не верил. Но воля императора – совсем иное дело. Он лихорадочно соображал, как ему теперь следует себя поставить, но Чернышев не давал ему сосредоточиться.

– Знали бы вы, любезный Павел Христофорович, каких трудов мне стоило убедить императора забыть прежние недоразумения…

Чернышев с большим удовольствием засадил бы Граббе на гауптвахту. Стоило лишь перетряхнуть дело декабристов, в котором всегда отыщется новый предлог. Но фрейлина наплела что-то императрице про письмо своей кузины, что-де Граббе мечется, как лев в клетке, и с прискорбием взирает на неумелые действия кавказских начальников. Император к супруге прислушался.

Чернышев пытался убедить императора, что Граббе – не та фигура: слишком прямолинеен. Но императору, вернувшемуся из поездки на Кавказ в дурном расположении духа, именно эта прямота Граббе и показалась необходимой для дела. Именно такой генерал, упрямый, с апломбом и непризнанием авторитетов, желанием выслужиться, был надобен против Шамиля. Перемены, произведенные императором на Кавказе, замены начальников и неудовольствие, выраженное им Генеральному штабу, дела не поправили. И, когда неожиданно скончался Вельяминов, император вспомнил о Граббе.

Это было очень некстати. У Чернышева был свой, преданный ему человек, которого он прочил на место Вельяминова. Но теперь было поздно. Нужно было исполнять высочайшее повеление. Только Чернышев был далеко не так прост, чтобы облагодетельствовать своего врага, не связав его сначала по рукам и ногам.

– Таким образом, осталось лишь дождаться высочайшего приказа о назначении вашем командующим войсками на Кавказской линии и в Черномории. Надеюсь, император с этим не замедлит.