Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3

Сидевший в кресле напротив господин скорбно наблюдал за тем, как вздуваются жилы на шее командора, как лицо его покрывается испариной, а в уголках закрытых глаз резко пролегают морщины. Дорогая одежда и толстая золотая цепь на шее зрителя без труда позволяли угадать в нём высокопоставленного придворного, а вот лицо отнюдь не напоминало человека, привыкшего блистать при королевском дворе. Его суровое и решительное лицо было одновременно скорбным и немного болезненным, а длинные чёрные волосы и очень смуглый цвет лица сообщали ему выражение несколько даже демоническое. Таков был Гийом де Ногаре — правая рука короля Франции.

Он наблюдал за страданиями тамплиера без тени злорадства, с неким внимательным равнодушием. Наконец, он дал знак палачу удалиться, они остались в комнате вдвоём. Ногаре подошёл к тамплиеру и кинжалом разрезал верёвки, привязывавшие его к креслу. Командор энергично размял пальцы рук и, внимательно посмотрев на королевского советника, прохрипел:

— Ты выглядишь очень уставшим, Гийом.

— Сам знаешь, Арман, в последнее время очень много работы. Грязной и неблагодарной работы… Ты ведь лучше других понимаешь это. Почему мы не вместе, Арман? — вопрос прозвучал очень печально.

— Потому что ты — катар, а я — тамплиер, — прохрипел де Ливрон.

— Да, я катар… А ведь я не верю в катарские бредни. Но моя душа сгорела на костре Монсегюра ещё раньше, чем я родился. Ты представляешь, Арман, я родился с сожженной душёй, — грустно улыбнулся Ногаре. — Но это всё для трубадуров. Ты сейчас можешь говорить о деле, или отложим до завтра?

— Я так долго ждал этой встречи, Гийом, — к тамплиеру понемногу возвращалась способность владеть своим голосом, — до завтра мне не выдержать. Боль очищает сознание, освобождает его от всего ненужного и случайного. Я готов говорить.

— Надеюсь, ты понимаешь, что пытка — не более, чем моя любезность по отношению к тебе, своего рода дань уважения. Я не настолько наивен, чтобы думать будто пытка станет для тебя аргументом.

— К делу. Что ты хочешь?

— Ты не поверишь. Золота. Та золотая пыль, которую мы обнаружили на дне тамплиерских сундуков, нас очень разочаровала. А ведь ты знаешь, где богатства Ордена.

— Мало ли что я знаю. Мне, например, известно, что Сена впадает в море, но разве я могу повернуть её вспять?

— Значит, разговора не будет?

— Ну почему же. Только не надо переоценивать мои возможности. Могу предложить тебе N ливров.

— Неплохо. Впрочем, лишь для начала.

— А что предлагаешь ты?

— Жизнь всем тамплиерам, которые ещё живы.

— Жизнь — это слишком мало. Ты помогаешь тамплиерам сохранить остатки чести, мы помогаем тебе получить остатки казны.

— Мои возможности тоже не надо переоценивать. Что ты хочешь?

— Поможешь тамплиерам организовать достойную защиту на суде?

— Ты смеёшься, Арман? Они сами во всём сознались, эта ваша слякоть, а теперь я сделаю из них достойных людей, способных себя защитить? Может быть, ещё и речь им написать?

— Первое, что ты сделаешь — переведёшь всех нас в достойное помещение. Дворец не нужен. Главное, чтобы было сухо, светло и просторно. Ну и питание, конечно, улучшишь. Второе. Когда к тебе обратится группа тамплиеров с просьбой дать им возможность защищать Орден — не препятствуй. Мы выберем тех, кто будет публично защищать Орден. Если ты сразу же пошлёшь их в костёр, я буду очень разочарован.

— Я пока ещё не король Франции.

— Ну тогда и я — не казначей Ордена.

Ногаре встал и начал медленно расхаживать по комнате. Арман некоторое время внимательно на него смотрел, потом сказал:

— Вы уже добились своей главной задачи. Никакая наша защита не поможет возродить Орден Храма. Ордена больше нет. Никто и никогда не увидит белых плащей ни на улицах Парижа, ни на улицах Иерусалима. Всё о чём я прошу — дайте нам оставить по себе хоть тень доброй памяти, выслушайте, запишите то, что тамплиеры могут сказать в своё оправдание.

— Я попытаюсь.

— Ну тогда и я попытаюсь.

— Довольно, Арман. Завтра же вас всех переведут в хорошее помещение.

— Завтра же ты получишь расписку на упомянутое мною количество ливров.

— Изберёте, кого захотите, в защитники Ордена. Им дадут возможность публично сказать то, что они захотят.

— И тогда ты получишь расписку на сумму втрое большую.

— Очень хорошо. Если честно, я и на это не рассчитывал. Хотя ты отдаёшь нам лишь малую толику богатств Ордена.

— А сколько речной воды можно вернуть из моря обратно?

— Всё так. Но когда вы завершите свою защиту, я уже ничего не смогу вам обещать. Даже жизни.

— И я не обещаю тебе жизни, Гийом. Ты зашёл слишком далеко. Для тебя, как и для Ордена, уже нет возврата.

— Да, я знаю. Мне не жить. Но король… Ты можешь мне не поверить, но я ведь очень люблю Филиппа.

— Я верю, Гийом. Мне очень жаль.

В просторной светлой горнице счастливые тамплиеры радостно обнимали друг друга. На одних были с большим трудом добытые белые плащи с красными крестами, на других — остатки одежды, которую они не меняли с октября 1307 года. А доблестные священники Ордена Храма Пьер де Болонья и Рено де Провен щеголяли в новеньких сутанах.

Отовсюду неслись возгласы:

— Вот уж не думал, что наш отец Пьер — такой Цицерон.

— Цицерон — язычник, пустышка, а красноречие отца Пьера вдохновлено самим Господом Христом.

— Он положил их всех на обе лопатки! По сравнению с пламенной речью отца Пьера, всё, что говорил Плезиан звучало, как жалкое блекатание бессмысленного барана.

— Отец Рено тоже был неотразим. Все его удары достигли цели. Воистину, священники Ордена Храма — настоящие тамплиеры.

— А наш храбрый исповедник Бернар де Ге? Он говорил не много и очень просто, но его слушали, затаив дыхание. Он прошёл через все муки ада и всё–таки сохранил верность Христу. Каждое его слово стоит дороже золотого ливра.

Безногий калека Бернар восседал на грубом деревянном стуле. На процесс братья так и носили его на стуле. Сейчас он виновато улыбался и, кажется, готов был заплакать. Его хлопали по плечу:

— Дружище Бернар! Ты послужил Ордену лучше, чем иные герои на поле боя.

— Завтра обязательно должен выступить командор Арман де Ливрон, — заявил восторженный Гуго фон Зальм.

— Да, Арман должен выступить, — рассудительно поддержал старый седой тамплиер. — Он человек учёный, умный. Кроме того — друг славного магистра де Боже, а среди нас уже почти не осталось тех, кто сражался с де Боже плечом к плечу.

— Спасибо за доверие, братья, но мне не надо выступать, — спокойно сказал Арман. — Я человек далёкий от красноречия. Разволнуюсь, начну путаться. Среди нас есть рыцарь гораздо более достойный и вполне готовый к выступлению. Это командор Жан Монреальский.