Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3

— Здравствуйте, гражданин полковник, — язвительно усмехнулся Сиверцев.

— Здравствуй, Андрей, — просто и дружелюбно сказал респектабельный джентльмен. — Проходи. Меня, кстати, зовут Георгий Владимирович.

Сиверцев неторопливо прошёл, лениво уселся на стул и так же язвительно процедил сквозь зубы:

— О чём хотел говорить со мной Георгий Владимирович?

— О многом. В основном — о жизни, — виновато улыбнулся полковник. — У меня есть бутылка дешёвого русского портвейна «Кавказ». Не забыл?

— Я ничего не забыл, гражданин полковник.

Георгий Владимирович подошёл к холодильнику, достал бутылку «Кавказа», срезал ножом пластмассовую пробку и разлил по стаканам весьма вонючую бордовую жидкость.

— Эту бутылку я тащил сюда через семь границ. Специально ради встречи с тобой.

— А я тут на французский коньячок подсел.

— Но дешёвкой–то не побрезгуешь?

Сиверцев опять хотел что–нибудь съязвить, но не стал и, взяв стакан портвейна, просто сказал:

— За встречу, Георгий Владимирович.

— За встречу, Андрюша.

Выпив, помолчали. Андрей ждал, полковник не торопился. Этот невозмутимый человек теперь откровенно нервничал и даже не пытался это скрывать. Он начал с трудом:

— Ты, наверное, не в курсе, что тогда попал в Эфиопию только благодаря мне?

— Ну вот теперь в курсе, — Андрей выжидательно посмотрел на полковника.

— Да… Вопрос, зачем мне это было надо? Объясню. Я вычислил тамплиеров давно и был уверен, что Орден Храма — в Эфиопии. По двум причинам, если не вдаваться в детали. Первая — Орден не мог умереть, вторая — больше ему негде быть.

— Значит, ГРУ давно уже сидит у нас на хвосте?

— Нет. В поле зрения ГРУ Орден Храма ни разу не попал. Перед военной разведкой вообще не стоит таких задач, решая которые мы могли бы выйти на тамплиеров. К тому же, я несколько лет в отставке, и сейчас ты разговариваешь с частным лицом.

— Кажется, сейчас, по сценарию нашей встречи, я должен вздохнуть с облегчением? — Андрей улыбнулся уже довольно добродушно.

— Разумеется, — в тон ответил Георгий Владимирович. — не нужны тебе дела с Российской военной разведкой, а с безобидным старичком почему бы и не поболтать? Так вот я вычислил тамплиеров без опор на оперативную информацию Службы, анализируя исключительно историческую информацию, причём из чисто личного интереса, в порядке хобби, так сказать. И это стало для меня чем–то очень важным, важнее, чем Служба, потом объясню почему. Короче, я захотел выйти на Орден. Но как? Все мои передвижения тогда столь тщательно отслеживали свои, что сунься я сюда и притащил бы на хвосте всю Службу. Сюда должен был отправиться другой человек, не имеющий отношения к Службе, хотя никакого задания я ему не мог дать по понятным, надеюсь, причинам. И вот, просматривая твоё личное дело, даже по сухим официальным справкам я почувствовал, что ты совершенно не похож на других советских офицеров. Пробил кой–какую информацию и убедился: юный рыцарь–идеалист. Очень редкий психотип в наше время. Я почувствовал, что если ты окажешься в Эфиопии, то рано или поздно пересечёшься с Орденом, а я потом смогу пройти по твоему следу и так же выйти на Орден.

— Тронут. Тронут до слёз. Или это дешёвый портвейн так на меня подействовал?

— Неужели я действительно так сильно обидел тебя тогда своим высокомерием?

— Обидел, конечно, хотя дело не в этом. Все обиды — в прошлом, но в прошлом — не только обиды. Неужели не понятно, что вы для меня — тень советского мира. Нерадостная тень нерадостного мира. С чего я должен быть рад нашей встрече?

— А ты не думаешь, товарищ капитан, что для кого–то, с кем ты не виделся 12 лет, ты тоже — тень советского мира? К тебе сейчас обращаются «мессир», ведь так? И вдруг неожиданно при встрече кто–то назовёт тебя «товарищ капитан». Тебе это, наверное, покажется не только странным, но даже и противоестественным. Ведь ты же рыцарь. Но это у тебя на лбу не написано. Это в душе. А откуда ты знаешь, что у меня в душе?

— Да… Простите, Георгий Владимирович.

— Не вопрос. Так вот тебя не хотели отправлять в Эфиопию. «Десятке» ты не понравился именно теми своими качествами, которыми так привлёк меня — самостоятельно мыслящий, любознательный, с хорошим кругозором, с представлениями о чести. Из такого человека очень трудно сделать хорошего солдата. Рыцари строем не ходят. Но я настоял, чтобы тебя отправили сюда. Я был уверен, что эти твои качества привлекут не только моё внимание. И вот я узнаю, что ты пропал без вести. Начинаю пробивать эту тему и выясняю, что некие неустановленные личности, похоже, эвакуировали тебя в Лалибелу. А дальше уже дело техники. В течение двух лет твой фейс в Лалибеле срисовывали несколько раз.

— Значит, вы всё–таки припахали к этому делу оперативные возможности Службы?

— Ну да, злоупотребил немножко служебным положением. Впрочем, в ущерб интересам Службы не действовал. И в ущерб интересам Ордена — так же. Агентура срисовала здесь тебя, а не Орден. Информацию получил только я. Потом я эту тему законсервировал. Вышел в отставку, несколько лет не дёргался. И вот я здесь.

— Георгий Владимирович, даже я, сапог армейский, понимаю, что полагаться на вашу отставку было бы очень наивно. Может быть, мне рассказать вам, как плотно Служба опекает своих отставников?

— Можешь не рассказывать, — полковник искренне рассмеялся. — Андрюша, из Москвы я улетел в Австралию. В Австралии я ушёл в джунгли и не вернулся. Исчез вообще для всех. У профессионала моего уровня всегда есть возможности, о которых родная Служба не знает. Из джунглей контрабандисты нелегально переправили меня в ЮАР. Там обзавёлся британским паспортом. Настоящий паспорт, никакая не подделка. И вот из ЮАР (заметь — сушей!) я полгода добирался до Эфиопии. Все ниточки оборваны с избыточным даже усердием.

— Наши всё равно никогда не поверят в то, что вы действительно — частное лицо.

— Ну а ты–то мне на что?

— Вот именно, на что? В чём я должен убедить братьев? Зачем вам Орден, Георгий Владимирович?

— Я хочу умереть тамплиером. И до смерти надеюсь ещё послужить Ордену Храма.

— Радикальное заявление.

— Андрюша, не забывай, что я тебя лет на 20 старше. Прояви хотя бы минимальное уважение к возрасту, и тогда я сам охотно забуду о том, что в отцы тебе гожусь.

Сиверцев молча, виновато кивнул.

— Ты знаешь, Андрей, я ведь хотел исповедаться перед тобой, — лицо полковника преобразилось, с него совершенно исчезло обычное высокомерно–брезгливое выражение и появилось что–то мальчишеское или даже монашеское. — Ты знаешь, что такое Служба?

— Резуна читал.

— Да, в его книге много правды. А ты знаешь, почему Резун стал предателем? Служба сдала его, он в ответ сдал Службу, чтобы спасти свою шкуру. Ему было не за что умирать. А если сверхчеловеку не за что умирать, он превращается в чудовище. Я ведь хорошо знал Володю. Блестяще одарённый человек, очень сильный, чрезвычайно самостоятельный. Больше всего мне нравилось в нём то, что он органически не выносил никакой лжи. А ложь была кругом и во всём. В истории, полностью фальсифицированной, в наших идеалах, в которые мы не верили. Ложь была в том, что «мы — самые крутые». Что крутого в том, чтобы быть тупым бездушным инструментом абсурдной политики, полностью построенной на лжи? Ложь была в каждом приказе, который мы получали. Ложь была в каждой вербовке, которую мы проводили. Мы вдыхали ложь и выдыхали ложь.