Анн Бренон - Нераскаявшаяся

— И госпожа Себелия живет одна, без мужа?

— Она живет одна, но она в таком возрасте, когда она может это себе позволить. Да и ее отца уже давно нет в живых. Кроме того, она имеет средства к существованию. Она живет в городе Аксе, в доме, доставшемся ей по наследству. Ее сын Понс Бэйль последовал за ней, чтобы тоже присоединиться к Церкви. Он был высвячен и стал добрым человеком в то же время, как и его друг, Жаум Отье. Двое других ее сыновей остались с отцом, и они так же, как и отец, враждебны всему, что касается нашей Церкви. Добрая и мужественная Себелия забрала с собой также дочь и маленького сына. Ее дом в Аксе стал истинным домом Божьим. Всех, кто туда приходит, она принимает и кормит. Все страждущие могут найти у нее приют и встретиться с добрыми людьми. У нее ты могла бы жить в мире, и она обязательно помогла бы тебе… Но Акс слишком близко, а семья Маури из Монтайю очень хорошо известна в округе. Если твой муж захочет отомстить, то он сможет легко найти тебя, а злобные слухи повредят нам в будущем.

— А как жила эта добрая женщина Жаметта, без товарищей, на улице Этуаль, в Тулузе?

— Ей служила одна из добрых верующих, Сердана Фауре, которую еще называли Экслармондой. Ты знаешь, муж Серданы — один из лучших верующих, Пейре Бернье, как и она, преданный Церкви. После того, как он сбежал из Мура, тюрьмы Инквизиции в Каркассоне, они встретились, и теперь живут как беглецы из–за ереси и, так же, как и Гийом Фалькет, служат добрым людям, помогая им как добрые верующие. Они всегда готовы сопровождать их в Тулузэ, Альбижуа, Кверси или Лаурагэ…

Бернат помолчал с минуту, а потом продолжил:

— К несчастью, в Борне, как раз перед последней облавой, умерла добрая Монтолива, жена Мартина Франсе из Лиму, умерла почти в то же самое время, что и Жаметта. Она получила счастливый конец из рук Пейре из Акса. После этого начались регулярные обыски ее дома и домов ее друзей в деревне. Мартин Франсе бежал. Сейчас он где–то в пути, вместе с Гийомом Фалькетом и добрыми людьми… Какое счастье, что они на свободе, наши добрые люди! Бог говорит их устами. Несмотря на все опасности, верующие все равно не перестают принимать их у себя, просить их молиться за них, предлагать им свои дары и свою помощь. А к ним приходят все новые неофиты. Скоро будет крещен Рамонет Фабре. Я знаю, что в ноябре прошлого года Мессер Пейре Отье крестил своего друга Пейре Санса. Это было в Бельвезе, возле Тауриак, в доме Раймонда Дюрана… — Лицо Берната осветилось улыбкой, и его взгляд зажегся радостью. — Пейре Санс! Я очень уважаю его. Его взгляд всегда так преисполнен нежности, света и силы, что кажется, будто он уже покинул этот мир. А ведь он даже не умел читать. Это Мессер Пейре Отье научил его. И теперь он проповедует как архангел, верующие просто потрясены его словами. Гильельма, для нашей Церкви еще настанут светлые дни…

Гильельма снова смотрела на это лицо, прямо в сияющие глаза. Без всяких опасений позволила себе проникнуться теплом и радостью этих глаз. Потом она как бы незаметно для себя склонила голову на его плечо, сильное и красивое плечо, она зарылась лицом в его черные волосы. Она вдыхала запах жизни. Он шептал: «Я обещаю тебе, Гильельма, не теряй надежды. Сейчас я не могу предложить тебе ничего, кроме опасностей большой дороги. Все же, раз ты уже решилась, ты не останешься надолго во власти этого человека. Путь добрых верующих — это единственный достойный путь для тебя. И на этом пути ты сможешь иметь средства для жизни. Для нашей жизни с тобой, если захочешь…»

И ласковым, но уверенным движением всего лица, лбом, губами, подбородком, не выпуская ее рук, он стянул с головы Гильельмы туго натянутую ткань ее чепца, и тоже вдохнул этот запах жизни, запах, пронизывающий уложенные в прическу волосы молодой женщины. Он коснулся губами этого дрожащего лица, ее скул, ее закрытых глаз, но внезапно застыл на месте, потому что раздался стук в дверь, означающий, что пришел Гийом Маури. И в тот же момент из ночной тьмы вынырнул сам молодой человек с довольно большой сумкой на плече.

— Не копайся, Бернат, — сказал он. — Мессер Гийом Отье как раз выходит от Бенетов. Я тут собрал для него немного шерсти, муки, гороха, и прихватил свежевыпеченный хлеб. Увы, у моей матери особо и нечего взять. Поскольку добрый человек Андрю остался в Праде, ну ты знаешь, с этим бедным Арнотом, то нам нужно еще сделать крюк и забрать его, перед тем, как выйти на дорогу в Акс. О, и ты здесь, сестренка?

Гильельма и Бернат в едином движении отпрянули друг от друга.

— Я завтра возвращаюсь в Ларок д’Ольме, — ответила Гильельма. — Прощай, Гийом. Прощай, Бернат.

Бернат снова закутался в свой темно–синий плащ. Он подошел к Гильельме, обнял ее, как сестру и последний раз сжал ее руки в своих ладонях.

— Будь мужественна и терпелива, — тихо сказал он. Я вернусь вместе с Пейре в конце весны.

— Я уйду от него, — сказала Гильельма. — Но в моем сердце я уже от него ушла.

В своем сердце Гильельма уже ушла от мужа, и потому почти не чувствовала боли от побоев Бертрана Пикьера, которому со все возрастающим упорством она отказывала в близости. Она больше не слушала его оскорблений и злобного шипения, она молча улыбалась в ответ на ядовитые замечания свекрови. Все свое внимание сосредоточила на радостном созерцании того, как наливаются силой и соками деревья, как расцветают желтые и фиолетовые цветы на лужайках по берегам Тоуйре, как покрываются белым цветом ветви яблонь в садах, как огромные стаи диких птиц перелетают через Пиринеи. И как всегда, всеми фибрами своей души, день за днем она ждала великого прихода весны. Прекрасная игра небесного света, когда солнце сменялось дождем и снегом, всякий раз переполняла ее радостью предчувствия. Первая песнь соловья, усевшегося на склоненной ветке в лунную ночь, была еще одной ее победой. Когда минует эта весна, она уйдет. В конце весны она не будет больше жить в Ларок д’Ольме.

Миновала Пасха. Гильельма, как и положено, вынуждена была показаться на мессе, в огромном соборе Богоматери дю Меркадаль в своем красном, праздничном платье. Сделать постную мину перед старым священником и архиереями, приветствовать консулов города, соседей, родственников, знакомых. Поучаствовать в игре в исповедь, встать в очередь за купцами и торговцами, пробормотать paternoster по–латыни. Потом проглотить облатку в той же очереди, среди тех же купцов и торговцев. Не без улыбки сотворить крестное знамение, и думать при этом о мухах, ушах, лбах и бородах. Выслушать, как метают громы и молнии доминиканские проповедники, вещая о святом гневе Божием. Выйти наружу вместе с процессией богомольцев, держась за прямую и холодную, словно неживую руку мужа, следом за поджавшей губы свекровью. Сделать вид, что кланяешься расшитому балдахину, шелковым хоругвям, многочисленным чудесным реликвиям — старым костям, хранящимся в раках. Постараться освятить себя брызгами святой воды, курениями из кадильниц, не забывать возводить глаза к небу, а самой со сжимающимся сердцем смотреть на далекий горизонт, на горы. На бледный и прозрачный Монсегюр. Пасха миновала.