Анн Бренон - Нераскаявшаяся

Пейре пришел из Монтайю. Он ушел оттуда на рассвете, быстро спустился по ущелью Лафру, а когда солнце поднялось над вершинами гор, уже шел по Плантаурель, пересек расщелину Конгост и счастливо достиг плодородных холмов земли д‘Ольме.

— Красивые они, эти зеленые холмы, — заметил он сестре, опустившись рядом с ней на траву. — Но я предпочитаю наши горы. Воздух там прозрачнее, солнце ярче. Ах, если бы ты видела, как отблескивают золотом завитки шерсти овец в Каталонии под зимним солнцем. Тогда мое ремесло пастуха кажется мне самым прекрасным в мире. Если бы я выбрал другой способ жизни, у меня бы никогда не было такой свободы.

— И мне также, — призналась Гильельма, — не хватает гор. — Эти холмы кажутся мне такими тягостными. Я не могу здесь дышать. А знаешь ли ты, как в Рабастен? Как выглядит место, куда мы пойдем? А в Альбижуа? Там есть горы?

— Боюсь, что нет, — ответил Пейре. — Кажется, там еще более равнинная местность, чем здесь, но зато там плодородная земля и тучные волы… Да ведь ты собиралась изменить свою жизнь, Гильельма! Я уверен, что на самом деле тебе тяжело дышится здесь из–за семьи Пикьеров!

Гильельма засмеялась, навзничь упав в траву. Она была одна, рядом с братом, и к ней вернулись веселые повадки ребенка, совсем как в былые времена, когда они были детьми и веселились по утрам в горной вышине Монтайю. Но Пейре не был уже тем тихим, по–детски ласковым подростком. Гильельму это радовало и восхищало. Крупный, сильный, с благородными жестами, высоко поднятой головой, ясным взглядом, для нее он всегда оставался старшим братом. Неожиданно она заметила, как он, улыбаясь, нащупывает что–то в кошеле, который висел у него за поясом. Наконец он вытащил оттуда какой–то предмет, маленький, легкий, словно змеящийся и ускользающий меж пальцев:

— Это тебе, — сказал он. Я принес его из королевства Валенсия. Сарацины любят делать такие украшения из кожи; они самым непостижимым образом очень тонко выделывают ее. Взгляни, какая работа! Сарацин, у которого я это купил, сделал украшение специально для меня. О, я его хорошо знаю. Это мой друг, Моферрет, из племени Бени Лупп. Если Бог захочет, и я снова вернусь в Тортозу, то встречу его опять…

Восхищенная Гильельма одела на шею длинный шнурок с подвешенным на нем маленьким диском из красиво выделанной красной кожи, инкрустированный раковинами и медными бусинками. Она раскраснелась от удовольствия:

— Брат, это украшение для меня намного дороже, чем кольцо, от которого я избавилась… Вот с ним я никогда не расстанусь. А ты тоже, хоть иногда, будешь думать обо мне там, далеко, в земле Сарацин?

— Одним январским утром я ушел из Монтайю, преисполненный забот о тебе. И эти мысли не оставляли меня все то время, пока я стерег овец на зимних пастбищах. Я все время сомневался, сможет ли отец выбрать для тебя достойную партию, и я всегда знал, что такую девушку, как ты, трудно подчинить и заставить исполнять чужую волю. Поэтому, по возвращении в Акс, я очень боялся услышать тревожные вести о тебе.

— Я попросила Берната напомнить тебе о твоем обещании, чтобы ты вместе с ним помог мне уйти от…

— Ты позвала меня, и я пришел, Гильельма…

Гильельма, сердце которой растаяло от сарацинского подарка, бросилась к брату, благодарно пожала ему руки. Тогда Пейре стал во всех подробностях рассказывать ей о своем возвращении в Акс. Это было в последние дни апреля. Он только загнал отару в овчарню Бертомью Бурреля, как хозяин послал его нарубить дров за домом. Там он встретил Берната Бэйля, младшего сына доброй На Себелии, который передал ему, что мать хочет поговорить с ним. Пейре оставил свой топор и дрова, одел широкий плащ, пошел в дом Себелии Бэйль, поднялся в ее фоганью на втором этаже… А там уже ждали его друг Бернат Белибаст и добрый человек Фелип де Кустаусса. Они оба сидели у очага, а их добрая хозяйка хлопотала, готовя еду. Пейре откинул капюшон, приветствовал и обнял своих друзей, а Фелип благословил его.

— Однако я не могу остаться здесь надолго! — сказал Пейре. — Меня ждет Бертомью.

— Тогда разберись со своими делами и возвращайся скорее, — ответил Бернат. — Нам нужно поговорить. Твоя сестра Гильельма нуждается в тебе, она зовет тебя. — Тут На Себелия тоже подала голос:

— Я думаю, что завтра вам троим следует подняться в Монтайю и увидеться с твоим отцом. Попроси Бертомью, чтобы он освободил тебя от работы на сегодняшний вечер и на завтрашнее утро. — И словно умалчивая о чем–то, она добавила:

— Пусть от моего имени хозяина попросят об этом его жена Эксклармонда и дочь Беренгария. Им он не откажет.

Так и случилось — подвел итог Пейре. — Обе дамы стояли на дороге добра , и Бертомью им не отказал. Тем же вечером я вернулся в дом госпожи Себелии Бэйль, и Бернат обо всем мне рассказал. А добрый человек Фелип проповедовал нам о браке. Добрая Себелия воскликнула, что она не оставит такую милую молодую девушку как ты, да еще и добрую верующую, во власти злого человека. Она поведала нам о мытарствах своего собственного брака, и сказала, что очень счастлива, что ей удалось разорвать свой брак еще до того, как она умерла бы от горя. Той ночью я спал вместе с Бернатом, и мы с ним очень долго беседовали и о многом переговорили… Я хорошо понимал, как он желает, чтобы ты вырвалась из–под власти своего мужа, но признался ему, что с моей точки зрения это дело выглядит не таким уж простым. Однако слова госпожи Себелии Бэйль, которая говорила о своем собственном горьком опыте, и обо всем, что ей довелось пережить, прозвучали для меня более убедительно…

— А какая она, эта госпожа Себелия Бэйль? — спросила Гильельма.

— Очень хороший человек, — заулыбался Пейре. — Она добрая, лучшая из женщин, которых мне довелось встречать… Она уже немолода, но все еще прекрасно выглядит и со вкусом одевается, у нее красивая фигура и величественная осанка, а в ее лице особенно видна такая естественная доброта, которой я еще ни у кого не видел… Ее старший сын, Понс Бэйль, уже стал добрым человеком; а еще она воспитывает младшего сына, Берната Бэйля, подростка, и дочку. У нее есть еще двое или трое старших сыновей, но они остались с отцом, в Тарасконе. Не ошибусь, если скажу, что она обладает великим мужеством и очень предана Церкви. Тем не менее, я обычно избегал показываться в ее доме, чтобы лишний раз ее не компрометировать — ведь всему Аксу хорошо известно, что я покинул Монтайю из–за подозрений в ереси…

— А вы ходили тогда в Монтайю, Бернат и ты?

— На следующее утро, на заре, мы отправились туда вместе с добрым человеком Фелипом, который решил взять дело в свои руки. Перед тем, как мы ушли, добрая Себелия устроила нам за завтраком настоящий праздник. Она приготовила для нас еду так, словно вложила в нее душу — и это почувствовал даже Фелип, который обязан был поститься. Она знала, что нас поджидают трудности при подъеме на Соргеат, а потом на Асаладор. Сильные порывы ветра, ледяной дождь. К тому же, когда мы поднялись на плато д’Айю, нам пришлось искать убежище в небольшом шалаше под деревом, чтобы дождаться ночи. Фелип предупредил нас — и был абсолютно прав — что будет очень опасно, если люди увидят, как мы среди бела дня являемся в Монтайю. Под этим же деревом мы развели костер и испробовали все те прекрасные яства, которые дала нам в дорогу наша подруга Себелия: рыбный паштет для доброго человека, а для нас мясо, сыр, а еще хлеб и вино…