Анн Бренон - Нераскаявшаяся

Теперь Аструга тоже спустилась вниз… Усталая и убитая горем, с помятым лицом, она села рядом со своими друзьями, которые принялись наперебой давать ей советы.

— Тебе нужно как можно быстрее перебраться в другое место, — коротко сказал Бернат. — Твой муж ничего не скажет о тебе инквизитору, он будет защищать тебя до конца, будь уверена. Но мы не знаем, может, предатели приготовили еще какую–нибудь ловушку. Возможно, последуют другие доносы, в том числе и на тебя. Нужно, чтобы ты была вне их досягаемости. Мы займемся этим.

— Гийом Фалькет — преданный верующий и тверд в своей вере, — добавил добрый человек Фелип де Кустаусса. — Мы абсолютно уверены, что он не скажет ничего такого, что могло бы принести вред его родным или Церкви. Что же до него самого, то он постарается признать как можно меньше, он будет упрямо молчать. Я бьюсь об заклад, что Бернард Ги немногого добьется во время его процесса. Но клещи Инквизиции сжимаются, дознания становятся все настойчивее. Бернард Ги очень тщательно просматривает свои досье: многие люди, попавшие под облаву в 1305 году в Тулузском епископстве, например, в Ла Гарде де Верфей, в Борне или Верльяке, снова принуждены давать показания. Они сидят в одиночных камерах и их допрашивают со знанием дела. Начиная с этой весны, по нашим деревням все новых свидетелей вызывают в суд, как это было с бедной Бараньоной. И, возможно, будет еще хуже. Ходят слухи, что инквизитор Тулузы собирается скоординировать свои злодеяния с коллегой из Каркассона. Он потребовал передать в распоряжение своего трибунала, в Тулузу, людей из Лаурагэ и, особенно из Верден, где в 1305 году Жоффре д’Абли проводил зачистку и потом держал арестованных в тайных застенках Каркассона, чтобы предъявить им еще худшие обвинения.

— Как это возможно? — прервал его Гийом Белибаст… — Верден — Лаурагэ находится в епископстве де Сен — Папуль и зависит от инквизитора Каркассона…

— Это не так просто, — ответил добрый человек. — Говорят, что епископ де Сен — Папуль поклялся всеми силами помогать Инквизиции! И облавы 1305 года уже проводились совместно инквизиторами Каркассона и Тулузы, которые нанесли удары одновременно, используя каждый свою юрисдикцию. Этот Бернард Ги — настоящий хитрый лис в вопросах дознания — сразу же понял, что здесь, в этой земле, есть одна и та же сеть верующих, которые нас принимают и приходят к нам, и что верующие из Лаурагэ, которые предстанут перед ним, могут дать сведения о тех, кто живет на границах Теску, и о наших действиях в той местности, где он хозяин, в Тулузэ… Он также понял, что для нас все эти административные границы, которыми разделены епископства, не значат ничего. Мы, Бедняки Христовы, непрестанно гонимы из города в город, из одной епархии в другую. А в этом конкретном случае меня тревожит то, что среди несчастных верующих из Верден, которых должны перевести в Тулузу — мать Гийома, Раймонда Фалькет, ткачиха. Без сомнения, инквизитор не упустит возможности свести Гийома и его мать на очной ставке и сравнить их показания. На мать и сына могут оказать невыносимое давление… — молодой монах задумался, потом ласково и ободряюще взглянул на Астругу. — Но, в конце концов, — подвел он итог, — о нем самом не стоит сильно тревожиться. Ведь Гийом впервые предстанет перед инквизитором, его никогда раньше не вызывали в суд, он никогда ни в чем не признавался, ни в Каркассоне, ни в Тулузе. Потому, даже если его мать и скажет что–нибудь, что может его скомпрометировать, это только обяжет его признать некоторые факты. Его наказание не должно быть очень тяжелым, и, скорее всего, его осудят на Мур. По крайней мере, это не костер за вторичное впадение в ересь… Пока что ничего непоправимого. Будь мужественна.

— Мур, они упрячут его там навсегда! — зарыдала Аструга. — Я больше никогда его не увижу… А кроме того, чего только не придумает этот инквизитор, чтобы заставить его говорить?

Все опустили головы… Они знали, какие ужасные способы, какое давление, запугивание, угрозы и даже физическое насилие может использовать Инквизиция, чтобы развязать языки, заставить упрямцев признаться или выдать кого–нибудь. Некоторые узники, кому удалось чудом бежать из Мура, рассказывали об этом. Это отвратительно, что такие католические, римские и апостольские Братья–проповедники применяли методы давления, которые для нормального человека выглядели не очень то по–апостольски и совсем уж не по–христиански. Не говоря уже об их приговорах, которые, как топор, обрушивали на нагих и босых заключенных всю непреклонную мощь юридической машины и вызывали ужас своей жестокостью, расправляясь с бедными людьми, как с еретической заразой. Однако, некоторым удалось–таки бежать из застенков, и они, сломленные страхом, в смятении рассказывали о холоде, голоде, отчаянии, страданиях, о зверствах охранников и вероломстве судей, о том, как людей бьют, пытают на «кобыле» и бичуют, привязав к «козлам».

— Это Церковь, которая сдирает шкуру! — воскликнула Гильельма, и на глазах ее показались слезы.

— Как они смеют претендовать на то, чтобы называться Церковью Христовой? — кротко спросил добрый человек? — Христос и апостолы Его, никто из них, никогда не судили, никого и никогда не осуждали на смерть. Наоборот, Господь Наш сказал в Своем Евангелии: не убий, не судите. И Он сказал также: возлюби врагов своих.

Гийом Белибаст склонил голову. Он убийца. А истинная Церковь Божья, которая гонима и прощает, не судит и не осуждает. Это он сам осудил себя в сердце своем.

Гильельма потеряла ребенка, которого она носила. Это случилось под конец осени, в один из вечеров, когда на огне жарят каштаны. Невыновимая, жуткая боль поднялась у нее внутри и стала биться в низу живота. Она не спала всю ночь. Когда началось кровотечение, она сидела на кровати, согнувшись пополам. Бернат со всех ног побежал на другой конец Рабастен, чтобы найти Кастеляну Дюран и ее куму Эйменгарду Ру, жену рыбака, тоже стоявшую на дороге Добра . Но они нечего не сумели сделать для Гильельмы, хотя старались, как могли, используя и свои ловкие руки, и все свои знания в этой области. Все, что им удалось — это приуменьшить последствия выкидыша для жизни самой Гильельмы. Ребенок уже почти сформировался. Подруги отказались показать его матери, как она ни просила.

Вечером того же дня Гильельма, вся в слезах, закутанная с ног до головы, дрожала от холода у очага. Горячка, охватившая ее после потери ребенка, начала уже отступать. Ее мысли постоянно кружились вокруг одного и того же, она все спрашивала и спрашивала себя, почему и каким образом с ней случилось такое несчастье. Она молода, и хотя не крупного телосложения, но вполне здоровая и сильная. Что же не так? Она не могла отделаться от мысли, что всему виной злая воля Монсеньора Бернарда Ги. Он взялся за дело смерти, управляемый князем смерти, злобным богом, фальшивым богом мира сего, склоняющим людей к обману, лжи и ненависти. Ему, князю мира сего, нравится возводить пирамиды власти, умножать несправедливость и страдание. Столько ненависти окружило малое стадо, столько ужасов оно перенесло. Разве сердца людские могут это выдержать, и разве можно дарить после этого жизнь?