Анн Бренон - Сыны Несчастья

Едва Пейре в конце лета привел домой отары и начал готовиться к осенней ярмарке, как в сентябре 1305 года произошли события, от которых и в самом деле обрушился в бездну мир счастливой долины.

Инквизиция Каркассона, возглавляемая Монсеньором Жоффре д’Абли и благодаря твердой поддержке короля Франции, возобновила свои действия, приостановленные в связи с народными бунтами. Жан де Пикиньи, бывший королевский эмиссар, умер под отлучением. В сентябре 1305 года бунтовщик францисканец Бернат Делисье сам был арестован в Париже, где надеялся пересмотреть свое дело. В то же время, в Каркассоне Элия Патрис, маленький король бурга, был повешен вместе с четырнадцатью своими товарищами; а в Лиму повесили сорок консулов, горожан и бюргеров. Сорок повешенных в Лиму. В Лиму, откуда едва смогли бежать скомпрометированые Мартин и Монтолива Франсе. Лиму, через которое, само собой, проходил Гийом Белибаст, уведенный в подполье и следующий за добрым человеком Фелипом де Талайраком. Лиму, где к впавшему в отчаяние Гийому Пейре — Кавалье, от которого со страхом отшатнулись прежние друзья, боявшиеся, что он их скомпрометирует и отказавшиеся даже ему помочь, с подозрительным интересом присматривались агенты Инквизиции. Пружина террора высунула из норы свою гадючью голову.

И вот уже инквизиторы, Монсеньор Жоффре д’Абли, двое его каркассонских помощников и его коллеги в Альбижуа и Тулузэ, с еще большим рвением начали расследования против еретиков, приостановленные из–за городских бунтов. Они объединили и скоординировали свои усилия, и вот уже население целых городов, где были проведены облавы, предстало перед грозными судьями. Проводник Пейре Бернье был арестован в Верден — Лаурагэ вместе со своими братьями, кузенами и всеми друзьями. То же произошло с бургадами на границах Тулузэ и Кверси, где жили добрые верующие — в Борне и Верльяк–на–Теску…

В толстых реестрах, составляемых нотариусами Инквизиции, показания множились, сопоставлялись, усугублялись доносами, и так готовились новые аресты, становясь плотью и нервами следствия. В застенках тюрем Инквизиции, в Каркассоне, Тулузе и Альби, десятки арестованных присоединялись к тем, кто гнил здесь годами без вынесения приговора. Монсеньор Жоффре д’Абли и его коллеги, Братья–проповедники, окончательно решили избавить христианство от еретической проказы.

В Лиму, где все еще болтались на виселицах тела сорока повешенных, почти сразу же были арестованы двое добрых людей: Жаум из Акса и Андрю из Праде, в дверях дома, куда они вошли ночью для утешения умирающей. Западня была тщательно расставлена и подготовлена.

И потрясенные добрые верующие говорили друг другу, что оба добрых христианина были выданы и проданы, из отчаяния и мести, Гийомом Пейре — Кавалье.

Когда я последний раз видел его в Арке, перед тем, как он тоже подался в подполье, были последние дни сентября. Он пришел туда, где я пас овец. В те дни я переживал странное чувство одиночества. Не такого одиночества, как обычно у пастуха на пастбищах, когда он знает, что там, за холмами, есть другие пастухи, а вечером, или в конце лета, или в конце сезона, он вернется в наполненную родными запахами фоганью, и его там будет ждать семья, он обнимет родителей и соседей — и они будут говорить об овцах, и о том, как ему там велось… Нет, настоящего одиночества. Одиночества, которое приходит из опустевших домов друзей, когда счастливая долина утрачивает весь свет, всё тепло. Одиночества, когда готовишься встретить судьбу лицом к лицу.

Но всё же я был не один. Рядом со мной был друг, хоть я и не знал, дойдет ли он до конца пути. Но я знал, что близко или далеко, он останется рядом со мной, на всех дорогах, которыми нам выпадет идти. А этим вечером, нам, Бернату и мне, возможно, выпала краткая передышка. Отныне Бернат Белибаст был беглецом из–за ереси. Да и сам я был едва ли в лучшем положении. Он украдкой пробрался ко мне на пастбища, где были собраны все огромные стада Арка, под ущельем дю Пи, поднимающимся к Сере Гийом. Оттуда было хорошо видно красивую панораму бастиды, очертания ее аккуратно уложенных крыш, стены, сады и огороды, поля и луга, ожидающие унавоживания перед холодами. По ту сторону, к западу, угадывались очертания мельницы на Риалсессе, скрывавшейся за белым замком мессира де Вуазена; высокая квадратная башня, хорошо охраняемые ворота, тень виселицы на холме справедливости. Мы лежали на траве, на середине склона, и мне казалось, что я составляю одно целое со счастливой долиной, пестревшей охряными, коричневыми и серыми оттенками под изменчивым небом начала осени. Мы говорили о том, что и в Арке, и в земле Разес, времена резко изменились.

— Я пойду в Сабартес, — сказал Бернат, — и, конечно же, зайду еще в Монтайю. Вряд ли меня там арестуют. В тех местах меня почти никто не знает. А в Аксе дама Себелия Бэйль скажет мне, что делать и куда идти. Ты не бойся за меня. Я вот думаю, что сам ты намного больше рискуешь, оставаясь здесь, на земле Арка. Удивительно, что Гийом Пейре — Кавалье не сдал одним из первых так же и тебя, как он это сделал со многими добрыми верующими в Разес…

Я смотрел на Берната, сидевшего рядом со мной на склоне, закутавшись в старый синий плащ. Беглец из–за ереси. Что в нем изменилось? Может, тень печали, эта тяжесть, сквозящая в его жгучем черном взгляде? Его отец и братья арестованы, у него нет дома, в котором он мог бы укрыться, а он беспокоится обо мне.

Обо мне, который живет в Арке, имеет крышу над головой и отару.

— Не переживай, Бернат. Можно сказать, что я здесь под охраной мессира Жиллета. Он публично обязал меня пасти все отары, на которые он наложил секвестр. Мне кажется, что в глубине души он не питает особых симпатий ни к Монсеньору Жоффре д'Абли, ни к его Братьям–проповедникам.

Какое–то время мы молчали. Всё, что Бернат рассказал мне, не укладывалось у меня в голове и стучало в мое сердце. Так тяжелы были его слова. Словно огромные вороны, парящие над неподвижно застывшими овцами. Снизу послышался яростный лай, громкие возгласы и сухие щелчки бича. Неуловимым движением стадо овец перетекло по наклонному лугу и собралось у высокой изгороди. Я вздохнул и пожал плечами. Мне было невесело. Это раздавались крики Жоана Маулена.