Юсиф Чеменземинли - В крови

Недовольный действиями русского командования, Мустафа–хан постарался склонить на свою сторону карабахского посла и немало преуспел в этом. Было решено посоветоваться с ханом Шеки Селим–ханом и занять решительную позицию по отношению к «Золотой ноге» (так Зубова, у которого был протез, прозвали на Кавказе); Ибрагим–хану было отправлено донесение, в котором подробно описывались обстоятельства дела. Через две недели Сафар привез ответ хана. Посол Карабаха поразился тому, что сказано было в этом письме, однако немедленно сообщил его содержание Мустафа–хану. После этого в Шемаху был приглашен Селим–хан.

— Теперь, — сказал собравшимся Мустафа–хан, — нет никакого сомнения: русские идут в Азербайджан, чтобы свергнуть всех ханов. Они решили посрамить нашу честь, предать поруганию нашу веру…

Не о чести, не о вере думали эти ханы, жадные и недалекие, привыкшие жить за счет народа. Они зеленели от мысли, что могут лишиться трона. Ради собственного спасения они готовы были на все, на предательство, на преступление. Они долго судили и рядили, прикидывая и так и этак, и, наконец, нашли «верное» средство — убить «Золотую ногу».

— Сделать это может только один человек — Нурали–хан, — сказал Мустафа–хан.

— А кто это такой? — поинтересовался посол Карабаха.

— Нурали–хан — племянник Керим–хана. Он бежал от скопца, пристал к русским, вошел у них в доверие.

Когда дербентский хан Шейхали бежал, русские передали Нурали–хану его владения. Словом, он у них свой человек. Живет в ставке Зубова, при нем сотня нукеров. Нам необходимо перетянуть Нурали–хана на свою сторону, и немедленно.

На том и порешили. Стали искать путей к Нурали–хану. Наконец надумали подослать к нему старуху–гадалку.

Нурали–хан был большим любителем скачек и джигитовки. Как–то раз, когда он проезжал верхом неподалеку от ставки, из лесу вышла старуха.

— А ну, сынок, — сказала она, подойдя к Нурали–хану, — слезай с коня, поворожить тебе хочу! Мнится мне, красотка тебе на роду написана! И какая красотка!..

Нурали–хана забрало за живое, он спешился, подошел к старухе.

— Ну–ка, дай мне руку! — старуха стала ему гадать. — Вот, видишь, и смерть тебя миновала, уцелел… Но есть на тебе вражий глаз, висит над тобой гроза… Ты сделай одно доброе дело, и аллах вызволит тебя из беды. Агабегим–ага, дочь Ибрагим–хана, красавица из красавиц, будет твоей, и золота ты много получишь, и ханом тебя посадят! Все твои желания исполнятся…

Суеверный Нурали–хан сразу поверил словам ворожеи и обрадовался несказанно. О красоте Агабегим он был наслышан давно, однако сватов засылать не осмеливался. А теперь вдруг старуха разгадала его тайное желание, да еще обещает, что оно сбудется! Какое счастье!..

— Так что же я должен сделать–то, бабушка, — спросил он, одарив старуху золотым, — чтобы все исполнилось?

— А ты будь, милый, завтра на этом самом месте, я тебя с одним человеком сведу, с карабахским визирем. Он тебе все и растолкует.

Нурали–хан протянул старухе еще один золотой и пообещал прийти на это самое место.

Как только посол вернулся из Ширвана, Ибрагим–хан немедленно вызвал его и Вагифа во дворец.

— Да будет благополучен хан! — начал посол. — Мы все подготовили, как нельзя лучше. Нурали–хан получил триста золотых и обещание отдать за него Агабегим. Людям Нурали–хана тоже были переданы подарки. Как я уже сказал, все было подготовлено. Но не повезло нам, случай погубил наше начинание. Выходя из шатра, Нурали–хан задел головой за стойку и уронил папаху. А в ней было письмо Мустафа–хана. Папаху–то он поднял, а что письмо на земле — не заметил. Какой–то русский солдат нашел его. Сразу все и открылось. Нурали–хана схватили, вместе с его людьми отправили в Астрахань. Опозорились мы перед русскими…

Вагиф поднял голову, взглянул сначала на посла, потом — на хана, тот изменился в лице.

Вагифу ничего не было известно ни про письма, которыми обменивался Ибрагим–хан с Мустафа–ханом, ни про интриги, которые затевались против русских. Зная упорное стремление Вагифа к сближению с Россией, хан счел за лучшее ничего ему пока не сообщать: вот устранят Зубова, тогда он все объяснит своему визирю и убедит его раз и навсегда отказаться от надежды на русских. Но игра проиграна, положение почти безнадежно, и Вагифу, в который раз, предстояло исправлять допущенную ханом ошибку.

— Что будем делать? — Ибрагим–хан вопросительно поглядел на Вагифа.

— Надо спешно направить к Зубову посольство во главе с Абульфат–агой. С ним надо послать самых почтенных, уважаемых людей, отправить драгоценные подарки — мы должны убедить Зубова в самых добрых наших намерениях. Еще надо — посла в Петербург… Прямо к Екатерине. И делать это необходимо немедленно.

На этот раз Ибрагим–хан без колебаний принял советы Вагифа; несколько именитых беков во главе с ханским сыном Абульфат–агой отправились к Зубову, а Мирза Мамедкулу повез в Петербург роскошные подарки и письмо Ибрагим–хана.

Тем временем Агамухамед–шах снова дал о себе знать. Усмирив восстание в Иране, он посетил Астрабад и обратился к народам Кавказа с призывом выступить против России.

Однако люди, разоренные, обездоленные войнами, которые, не прекращая, вел Иран, не откликнулись на этот призыв. Народы Кавказа хорошо знали цену лживым обещаниям ханов и шахов, они уже начинали понимать, откуда им можно ждать мира и спасения.

Кязым постучал в дверь.

— Аллахкулу! Аллахкулу! — слабым голосом позвал он.

Тот вышел, бормоча что–то под нос. На плече у него висел пустой мешок.

— Вот он я! — Аллахкулу вздохнул. — Нет, видно, для нас у бога легкой смерти, обрек на мучения!.. Дети со вчерашнего дня плачут, хлеба просят…

По лицам друзей видно было, что они давно голодают. Глаза ввалились, голоса звучали чуть слышно. Друзья молча плелись рядом, говорить не было сил.

Народу на улицах было мало, спасаясь от голодной смерти, горожане разбрелись кто куда. В Шуше остались лишь слабые, беспомощные люди. По улицам бродили нищие, кое–где прямо на земле лежали обессиленные голодом люди. Не осталось ни собак, ни кошек — их давно уже поели.

Кязым и Аллахкулу направлялись в лес — поискать желудей, съедобной травки.

Два года, с тех пор как иранцы напали на Аран, крестьяне не могли сеять хлеб, привезти зерно из других мест тоже было невозможно — Карабах жестоко голодал.

Друзья миновали несколько улиц, Кязым остановился, Аллахкулу замедлил шаг, посмотрел на друга. Тот был весь в поту от слабости.

— Посиди–ка малость, — сказал Аллахкулу, — передохни! — Он огляделся, отыскивая хоть что–нибудь съедобное и вдруг увидел свежий навоз — здесь только что прошел конь. Аллахкулу настороженно посмотрел вокруг — не заметил ли еще кто? — бросился к навозу и стал разрывать его, выбирая из теплой кучки зернышки ячменя.