Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия

Им пришлось выгрузить с платформ свои броневики и бросить их в бой. Но силы красных намного превосходили нас, и через два часа все было кончено. Осколком снаряда меня ранило в плечо, но я продолжал держаться в седле, успел заскочить в землянку, усадил Марусю впереди себя и галопом помчал на станцию.

Еще бы минута, и мы бы не успели. Под артиллерийскую канонаду и крики бегущих к станции рабочих уходил на восток последний польский эшелон. Его осаждало много народа. Но на каждой вагонной площадке стояли часовые и штыками отгоняли толпу. Я пришпорил коня и поравнялся с набирающим ход вагоном. Часовой и в мою сторону направил штык: дескать, не вздумай запрыгнуть. Но стоящий рядом с ним офицер, с которым мы полчаса назад сражались против красных плечом к плечу, приказал ему по-польски, и солдат, отставив винтовку, помог вначале взобраться на подножку моей жене, а потом и мне. Воронок еще долго скакал за поездом, пока не увяз по грудь в снежной целине.

Но другая картина больше поразила меня. Она до сих пор стоит перед моими глазами. Поезд еще шел медленно, и за нашей площадкой семенил старый полковник, а за ним его жена и дочь. Он упрашивал, молил поляков пустить их в вагон, но получил отказ.

И тогда произошло невероятное. Старый служака резко остановился, вынул из кобуры револьвер, перекрестился и на глазах у всех убил вначале жену, потом дочь и застрелился сам. Их тела так и остались лежать на рельсах, с разбросанными вокруг узлами и чемоданами, пока не набежали красногвардейцы и не стали разворовывать багаж и раздевать еще не остывшие трупы.

Мое ранение хотя и не вызывало опасности для жизни, но все равно требовало лечения. И меня положили в поездной госпиталь. Маруся дневала и ночевала возле моей постели. Я часто бредил, терял сознание, поэтому, как мы доехали до Читы, я не помню.

Оказавшись на территории, подконтрольной атаману Семёнову, я без всяких раздумий остался там и пошел к нему на службу. Читинская власть представлялась мне незыблемой. С одной стороны, это была наша, казачья, власть, без всяких там интеллигентских выворотов, а с другой – поддержка японцев гарантировала защиту от большевиков. Да и какие Советы рабочих депутатов возможны в чисто казачьем крае!

Но уже в середине лета японцы объявили об эвакуации Забайкалья. Командир нашей дивизии (ее еще называли Азиатской за обилие в ней монголов и бурят) барон Унгерн [194]быстро осознал, что без японцев этот огромный край не удержать, и со станции Даурия походным порядком двинул свои полки в пределы Внешней Монголии.

Он намеревался образовать Великое монгольское государство, в которое кроме Внешней и Внутренней Монголии [195]вошла и часть русского Забайкалья. Было даже создано временное правительство, которое возглавил живой бог одного из монгольских монастырей. Себе же барон отвел скромную роль главнокомандующего армией, но фактически стал диктатором. Своей столицей он наметил город Ургу.

Только китайцы были против этих его планов. Еще осенью 1919 года они попытались ликвидировать автономное положение Внешней Монголии и ввели туда свои войска.

Таким образом, в русскую Гражданскую войну оказались вовлечены кроме Антанты еще и азиатские государства, а для нас кроме красных врагами стали еще и китайцы.

Барон Унгерн был очень суеверным человеком, всегда общался с ламами и ворожеями, верил в сверхъестественные и потусторонние силы. Он был настоящим фанатиком самодержавия. Хотел восстановить все павшие монархии мира. Бордо-Гегенов в Монголии, династию Цин – в Китае, Романовых – в России, а Гогенцоллернов [196] – в Германии. Своим злейшим врагом он считал Запад, породивший социалистов и коммунистов. Европа одержима безумием революции, а спасение к ней придет из Азии. Именно здесь должен появиться современный Аттила [197], который под лозунгом «Азия для азиатов» соберет несметные полчища и как новый Чингис-хан пройдет по старому, больному континенту, вразумив обезумевших европейцев.

Он беспощадно истреблял большевиков и евреев. Был чрезвычайно жесток и со своими подчиненными. За малейшее неповиновение – казнь. Китайцы боялись его и называли демоном. Ему вначале везло. Из Урги удалось выкрасть монгольского живого бога, а потом с войском, в десять раз меньше, чем у державших оборону китайцев, захватить и саму монгольскую столицу. Если бы не предательство монгольских князей, хитростью пленивших барона и выдавших его красным партизанам, он бы еще долго сеял ужас на бескрайних монгольских просторах.

После его пленения монголы и буряты разбрелись по домам, а нам, русским, идти было некуда.

В нашей группе таких же, как я, безродных и бездомных насчитывалось вместе с женщинами и детьми 150 душ. Одни предлагали идти назад в Россию, покаяться перед красными, авось, простят. Но мало кто из казаков верил в большевистскую милость. Другие советовали идти на юг, через пустыню Гоби и китайскую провинцию Ганьсу, к Гималаям, в Индию, уверяя, что только там мы найдем спасение. Я был сторонником похода на восток, по слухам, в Приморье власть перешла к белым.

Дело дошло до жаркого спора, а потом и до перестрелки. Похоронив погибших товарищей, наш отряд разделился. Первые пошли на север, сдаваться красным. Вторые – на юг, в Индию. А мы через безводную пустыню Гоби – на восток, в Приморье, к своим.

Без всяких дорог, по мрачной пустыне, переходы совершали только по ночам, чтобы нас не обнаружили красные. Пили мутную солоноватую воду из пересохших колодцев, забивали лошадей и ели сырое мясо, варить его было не на чем.

Измученные длительным, изнурительным переходом, мы наконец-то вышли к китайской границе. Но китайцы встретили нас неприветливо. Они потребовали от нас сдать оружие. Мы отказались.

Нас окружили восемь эскадронов китайской конницы общей численностью полторы тысячи сабель.

Я скомандовал своим казакам:

– Шашки вон! В атаку!

И мои изможденные кавалеристы на усталых лошадях понеслись на китайцев, имевших двадцатикратное преимущество. Те растерялись от такой наглости и в панике бросились врассыпную.

Нам оставалось дойти до железной дороги всего 150 верст [198]. Там бы мы сами сложили оружие. Но китайцы сильно обозлились на нас и, собрав еще больше сил, стали преследовать с боями наш отряд.

У нас была одна трехдюймовая пушка, четыре пулемета и винтовки. У одной деревни китайская армия взяла нас в кольцо, и нам пришлось дать сражение. Мы потеряли 15 человек убитыми и 20 ранеными, но вырвались. Заночевали в одной деревушке, а когда проснулись, то оказались окруженными со всех сторон китайцами. Противнику удалось захватить наш обоз, и они перерезали всех наших раненых. Лишь немногим удалось вырваться живыми из деревни. Китайцы их преследовали и безжалостно добивали.