Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия

Командующий армией представил меня Войцеховскому. Но только мы пожали друг другу руки, как он попросил меня выйти из штаба, чтобы не мешать обсуждению военными плана предстоящей операции. Я повиновался и пошел на берег реки, где и просидел на бревне около часа, глядя на зеркальную, заросшую кувшинками водную гладь. Из палатки же доносились обрывки фраз, господа офицеры сильно спорили.

На воздух они вышли раскрасневшиеся и недовольные.

– …Челябинск должен стать мышеловкой для красных. Это приказ. Извольте его выполнять, – продолжал выговаривать подчиненному Сахаров.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – сквозь зубы ответил Войцеховский.

Я встал и направился к ним.

Командарм наконец-то вспомнил, что у меня было какое-то дело к генерал-майору.

– Это личное, – уточнил я.

Сахаров с явной неохотой оставил нас наедине.

– У вас пять минут. Более я ждать не могу, – уведомил он и направился к автомобилю.

Сергей Николаевич Войцеховский пригласил меня к себе в штаб, на что я ответил приглашением присесть на бревно. Он согласился.

Генерал расстегнул верхнюю пуговицу мундира и тихо сказал мне:

– Передайте Муромскому и Колчаку, что ответственность за Челябинскую операцию полностью лежит на генерале Сахарове. Если мы сдадим город и запустим в него красных, то это вовсе не означает, что у нас хватит сил захлопнуть кольцо. Противник усиливается с каждым днем. Разведка донесла, что есть секретный приказ Троцкого о переброске всех сил большевиков на Восточный фронт. После крушения Венгерской республики они разочаровались в Европе и теперь хотят перекинуть революционный пожар на Азию. А на их пути в Индию и Китай стоим мы. Но о чем вы хотели со мной поговорить?

Я поинтересовался у Сергея Николаевича, нет ли у него родственников в Праге. Его ответ меня разочаровал:

– Откуда? Я же родом из Витебской губернии. Сын потомственного офицера. Константиновское артиллерийское училище, академия Генштаба. Я и в Праге-то никогда не был, просто по заданию командования принимал участие в формировании чехословацкого корпуса. А вы думали, что я тоже чех?

Генерал-майор заливисто, по-мальчишески рассмеялся.

Сражение под Челябинском было проиграно. И хотя Сахаров пытался переложить вину за провал на нерасторопность подчиненных генералов – Войцеховского и Каппеля, но всем, даже Верховному правителю, было понятно, что главный виновник – командарм. После этого поражения наступление Красной армии сдерживали лишь бескрайние сибирские просторы. Наши попытки укрепиться по правому берегу Тобола, ввести в бой в качестве ударной силы для контрнаступления специально созданный казачий корпус не принесли ожидаемых результатов. Войска продолжали откатываться все дальше на восток. Угроза сдачи нависла над временной столицей белой России.

За время отпуска премьера многие министры отправили свои семьи на Дальний Восток. Пётр Васильевич подумал-подумал, посоветовался с женой и тоже решил отослать своих домашних подальше. Неожиданно он выбрал Читу.

– Там сравнительно немного беженцев, – объяснил он. – Хороший, здоровый климат. Недорогая жизнь. И главное – Чита за Байкалом. Не думаю, чтобы атаман Семёнов и японцы пустили большевиков туда.

Еще в середине лета благоразумные люди стали говорить о запасном центре, куда правительство могло бы переехать в случае опасности. В сентябре уже и генералы открыто настаивали на начале организованной эвакуации столицы в Иркутск. Но Верховный правитель, поддерживаемый злым гением – генералом Сахаровым, вещавшим о Мининых и Пожарских [171], был непреклонен. Он боялся потерять контроль над правительством, если оно покинет Омск. И с перевозом золотого запаса медлил тоже поэтому. И только когда союзники стали эвакуировать свои дипломатические миссии, Колчак издал приказ о частичной разгрузке столицы.

Муромский смотрел глубже многих и видел причину военных неудач в непопулярности среди сибирского населения проводимой политики диктата. Он не раз выговаривал Колчаку и о самоуправстве военных и зажиме демократических свобод. На что адмирал упрямо отвечал ему одно и то же:

– Вы слишком считаетесь с мнением разных общественных организаций, безответственных в государственной работе. На их требования нельзя обращать большого внимания. Они умеют только хорошо критиковать, но никогда не предлагают ничего полезного. Идти теперь навстречу притязаниям общественности – значит показать свою слабость.

Петра Васильевича возмущала такая недальновидность, но он продолжал нести свой крест. Хотя и выговаривал:

– Во Владивостоке генерал Гайда при поддержке чехов и американцев готовит восстание против нашего правительства, а бывшие члены Учредительного собрания провели свой съезд и обратились к населению Сибири с призывом прекратить братоубийственную войну, воссоздать Сибирскую республику, заключить мир с Советской Россией и провести референдум, что для сибиряков лучше: Учредительное собрание или Советы депутатов? Наши противники перехватывают наши же лозунги. А мы со своей неповоротливостью с каждым днем теряем популярность в народе и рискуем вообще лишиться всякой поддержки.

И вот настал час расплаты. Шапкозакидательская политика Колчака и Сахарова дорого обошлась несчастной Сибири и белому движению. Красные взяли Тобольск и грозили окружением Омску. Только тогда Верховный правитель отдал сильно запоздавший приказ о спешной эвакуации. В итоге она превратилась в стихийное бегство.

Совет министров заседал почти без перерыва, пытаясь хоть как-то упорядочить разгрузку Омска. Из‑за чего Муромский сам чуть не опоздал на поезд. Лишь за полтора часа до отъезда он хватился, что совершенно забыл собрать свои вещи. Я стал названивать в комендатуру, чтобы за министром-председателем прислали автомобиль, но дежурный ответил, что все машины забраны военными. Пришлось на улице ловить извозчика.

Это тоже оказалось непростым делом. Неожиданно ударивший мороз многих ямщиков застал врасплох. На колясках по наледи ездить было скользко, а для саней еще недоставало снега. Вдобавок многие подводы были уже заняты. Под грузом всякого скарба они тянулись со всех концов города в сторону вокзала.

Наконец мне удалось на базаре сговориться с одним возницей по баснословной цене, и вскоре санная повозка подлетела к зданию Совмина. Пётр Васильевич уже мерзнул на крыльце, кутаясь в свое серое осеннее пальто.

Поданное средство передвижения его ничуть не смутило, он ловко запрыгнул в сани и, укрывшись овчинным тулупом, скомандовал:

– Домой!

Мы зашли в квартиру, и хозяин стал вспоминать, где у него лежат чемоданы. К отъезду здесь еще не думали готовиться. Никакой прислуги в доме не было.