Иван Лукаш - Граф Калиостро

-- Не разумею иностранных языков, никак, латынь? -- вполголоса спросил Новиков бакалавра.

-- Нет, италианский. Магические опыты собранию объявляет.

В золотистом и теплом блистанье свечей, белым облаком светилась Санта-Кроче. "Феличиани, Феличиани", -- смотрел на нее Кривцов. Казалось, что графиня тоже смотрит на него издали.

Сильно сверкнул клинок, Калиостро выхватил шпагу.

Клинком бьет по воздуху, сопит, напрягается. Вдруг подпрыгнул, очертил на паркете круг. Скрежещет сталь. Языки огня бегут по черте.

В огненный круг ступил Калиостро, замахал шпагой во все углы залы. И куда сверкал клинок, там гасли, точно от удара ветра, огни.

Высоко, на черной завесе, пылает Златорозовый Крест.

Калиостро вбежал к нему по ступенькам. Он пронзил шпагой воздух, сшибся с кем-то в схватке -- его отбросило со ступеней -- храпя, он кинулся вновь.

Черный горбун с кошачьей головой -- тень Калиостро -- кривляется на сводах, ступеньках, завесе.

Вот отшвырнуло Калиостро. Вот он вспрянул, страстно и дико завыл:

-- Гелион, Мелион, Тетраграматон!..

Ворвался, шумя, холодный ветер. Ударил. Златорозовый Крест погас.

Шпага Калиостро, звеня, покатилась во тьму...

Только одна тонкая восковая свеча теплится у круглого стола Санта-Кроче. Калиостро ступил к графине вкрадчиво и бесшумно. Взял ее за руку...

У бакалавра от страха шевельнулись волосы. Ему почудилось, что он с глазу на глаз с Калиостро в душном склепе, и горит одна восковая свеча, и в неверном огне ее видится кошачья голова кавалера, а с ним рядом лицо бледной покойницы, лицо иностранной госпожи Санта-Кроче.

-- Встань, Мадонна моя, -- воркующе заговорил граф. -- Помоги мне показать знатным братьям московам, кто я таков, -- встань!

Он кинул вверх руку со шпагой. Блеснул клинок.

Графиня протянула к горящему острию руки, с закрытыми глазами шла она на шпагу. Она тянулась к этой сверкающей игле, точно к магниту. Затрепетала. Ее атласные башмачки отделились от паркета, -- графиня подымается, подымается в воздух -- прозрачная, белая...

Ее распростертое тело медленно закружило вокруг острия. Белое лицо без кровинки, искажены темные губы. Как легкое крыло, мелькает белая шаль -- быстрее, быстрее -- молнией кружится в вышине острие, свистя, носится под темными сводами бездыханная белая госпожа.

-- Мать Пресвятая, смотрите, она страдает! -- вскрикнул Кривцов. Его потрясла глубокая дрожь негодования, ужаса, жалости.

-- Довольно! Довольно!

Все гневно вздохнули, заговорили. С грохотом опрокинулась дубовая скамья.

Как сбитая птица, Санта-Кроче упала у стола. Очнулась, окинула диким взглядом сивые космы париков, свесившихся над ней.

-- Не мешать! -- яростно визгнул граф. По его бледному лицу катил пот. -- Прочь из магическаго круга, московские невежды, или я, я...

Он рассек клинком воздух, все отшатнулись.

И видели все, как из рукавов Калиостро, из желтоватых пуандешпанов, вырвалась стая причудливых птиц -- чудовищных гусей со слоновыми ногами, индюков, похожих на мясистые башни, грифов с дряблыми колючими шеями. Чудовища захлопали крыльями, сшибаясь, носясь, хлеща по головам, в корчах падали на паркет, ломая скрипящие костяки крыл.

Бакалавр отбивался от птиц кулаками. Влажные вонючие перья мазали его по лицу. И тогда кто-то крикнул:

-- Вода!

Пенясь, хлынули туманные воды, надули черную завесу, хлестнули через столы, скамьи, со звоном опрокинули светильники.

-- Феличиани, Феличиани! Спасите ее! -- вскрикнул бакалавр, вырываясь из рук Новикова.

-- Куда, стой! -- держал его тот.

-- Великий Кофта, не вселяй ужаса в сердца наши, -- донесся из тьмы покойный голос Елагина. -- Властное могущество твое мы узрели воочию, но не для гнева зван ты сюда. Останови силы тьмы, маг великий.

-- Гелион, Мелион, Тетраграматон... -- протяжно завыл Калиостро.

И все увидели, что вод нет, что у круглого стола лежит на паркете белая графиня, что Калиостро склоняется над ней. Черные жесткие волосы дыбятся вокруг лысины, граф держит в руках парик, как отрубленную голову.

Ужасно и медленно обвел он глазами зало, пепельные губы насмешливо дрогнули:

-- Повинуюсь приказанию великого розенкрейцера...

"Подыми Феличиани, или она умерла?" -- с острой тоской подумал Кривцов. Калиостро точно услышал мысли бакалавра и коснулся плеча Санта-Кроче.

-- Отдохни, встань, Мадонна моя.

И закланялся во все стороны, как фигляр или продавец лекарственных эликсиров на ярмарке.

-- Каких еще знаков надобно вам, signores?

-- Золота, -- послышался голос Елагина.

-- Истинного золота, чтобы повелевать жизнью! -- крикнул Новиков.

-- Золота, золота, -- жадно и глухо загудели все, напирая на огненную черту. Калиостро вертел головой. Кругом кричали: "Золота, золота", а Калиостро хохотал, чихал, утирал платком багровую лысину.

-- Золота! О, это легче всего. Ни с места! Я засыплю вас золотом.

Граф повернулся на каблуках, щелкнул пальцами, и от щелчков запрыгали каскады червонцев вокруг лысой его головы. Изумленные лица, круглые глаза, скорченные пальцы озарило золотым блеском.

Из рук Калиостро бьют золотые фонтаны. Монеты, чисто звеня, подскакивают, катятся по паркету.

-- Червонцы -- о, о -- дукаты, дублон покатился, султанская лира! -- жадно гудели кругом.

Кривцов обошел спины, тесно сбитые у магического круга. Санта-Кроче сидела в креслах у стола, положив голову на руку.

-- Госпожа, -- наклонился к ней бакалавр, -- прекрасная госпожа, узнаете вы меня?

Из полуопущенных ресниц по лицу бакалавра скользнул рассеянный, томный вагляд.

-- Помните, госпожа, я принес графу письмо?

-- Да, я вас помню, молодой кавалер.

-- Госпожа, вот все они бросились к золоту, а я...

Санта-Кроче повела тонкой бровью:

-- Золото? Но там нет золота, кавалер...

-- Как? -- Бакалавр, открыв от удивления рот, взглянул на магический круг. А круг очерчен мелом, а золота нет, только топчатся плотные графские ноги в желтых чулках с красными запятыми.

-- Феличиани! -- позвал Калиостро. -- Довольно им золота!

Бакалавр отшатнулся от графини. "Что за притча, куда девались червонцы?" -- и даже потер переносицу. Кругом недоуменно заспорили.

-- Полагаю, он монеты -- в рукав, а оттуда -- в штаны.

-- Изволь-ка в штаны такую казну угвоздить. Я чаю, воза два золота было, что твой Монетный двор.

-- А я смею удостоверить, что все червонцы до остатнего в шпагу его поскакали: дзык-прыг.

-- Помолчите вы, сударь Дзык-Прыг: виданное ли дело деньги в шпагу прятать?

-- Да шпага его один симбол и магический жезл, а золото, полагаю, -- одна аллегория.

Долго бы еще спорили братья-розенкрейцеры, утирая платками лица, взбивая влажные от пота букли, постукивая крышками табакерок и предлагая соседям отведать тертого лавеланда, если бы Калиостро не захлопал в ладоши.