Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 1

– Знаю, – Тэмуджин оттягивал время, принимая решение.

Ему никогда не приходило в голову, чтобы Джамуха мог стать ему андой. За месяц дружбы с ним он хорошо изучил его и знал, что человек это неустойчивый. Сейчас он весел и беспечен, а через короткое время распален злобой и обидой. И в то же время честен и открыт душой…

«Странный человек, – раздумывал Тэмуджин. – Хотя и неплохой…»

– Ты что, не хочешь стать моим андой? – догадавшись о его сомнениях, покраснев, готовый разозлиться, спросил Джамуха.

– Подожди, Джамуха, – Тэмуджин предупреждающе поднял руку. – Кто же так быстро решает такое важное дело? Ведь ты так неожиданно предложил мне это и даже подумать не даешь. Почему же это я не хочу стать твоим андой? Я тебя считаю достойным человеком…

Говоря так, Тэмуджин быстро продумывал дальше: «А ведь он говорит от души, сейчас мое положение самое шаткое и он это хорошо знает… и, несмотря ни на что, предлагает стать мне братом. Другой, наверно, пошел бы к Унгуру, а не ко мне… Нет, это непростой человек…»

Твердо глядя ему в глаза, Тэмуджин сказал:

– Я рад, что ты предложил мне побрататься, только такой друг, как ты, мне и нужен, Джамуха.

– Правда? – тут же просияв, по-детски просто переспросил тот. – Такого друга, как ты, у меня никогда не было, а теперь ты станешь моим братом. Давай чашу!

Тэмуджин выбрал с полки большую синюю чашу, которая раньше принадлежала отцу, а теперь ее никто не трогал.

– Надо наполнить молоком, – со знающим видом говорил Джамуха. – А потом смешать с кровью из наших рук.

Тэмуджин налил утреннего молока из подойника, поставил чашу на середину стола.

– Кровь нужно выцедить из большого пальца левой руки, – сказал Джамуха и, вынув ножик с полукруглым, как молодой месяц, лезвием, пояснил: – Левая рука ближе к сердцу, а большой палец самый верный.

Он коротко полоснул по мякоти отставленного над чашей пальца, и алая кровь маленькой струйкой брызнула в молоко, оставляя на нем яркие пятна. Когда поверхность молока в чаше стала красной от крови, Джамуха убрал руку и быстро перемотал палец у основания тоненькой волосяной веревкой. Кровь перестала идти. Джамуха поплевал на рану и сверху густо присыпал пеплом из очага.

– Теперь ты, – Джамуха протянул ему ножик. – Надо одним ножом.

Тэмуджин мягко провел лезвием по пальцу, почувствовал горячий ожог, будто от огня. Кровь его, темная и густая, будто звериная, покрыла светлую, алую Джамухи, смешалась с ней.

Джамуха долго и старательно размешивал указательным пальцем кровь с молоком, пришептывал какие-то заклинания. Когда получилась жидкость бледно-красноватого цвета, он обеими руками взял чашу и протянул Тэмуджину:

– Ты пей первым.

Тэмуджин осторожно принял чашу, долго вглядывался в розоватые разводы на поверхности до краев переполнявшей ее жидкости, будто пытался высмотреть то, что в будущем выйдет от их братания. Наконец, так же осторожно поднес чашу к губам и, глядя в глаза Джамухе, внимательно следившему за ним, медленно отпил половину.

Джамуха с задорной улыбкой, прищурившись, залпом выпил оставшееся и перевернул чашу вверх дном, показывая, что дело сделано.

Тэмуджин выбрал из ровно разложенного ряда стрел лучшую из йори.

– Пусть эта стрела выручает тебя в опасности. Береги ее, она заговоренная.

Джамуха, принимая подарок, приложился лбом к ее древку, подумал о чем-то и растроганно сказал:

– Эту твою йори я выну из колчана последним, только тогда, когда мне будет грозить верная смерть.

Вышли из юрты. У коновязи, перед прощанием, Джамуха достал из переметной сумы плотно набитый мешочек. Тэмуджин узнал замшевый мешок, наполненный бабками. Джамуха, преодолевая смущение, сказал:

– Я знаю, что это не для взрослого мужчины подарок. Но, прошу, возьми от меня на память. Я привез это, чтобы раздарить всем вам поровну, а достойным оказался ты один. Возьми.

Тэмуджин с улыбкой взял увесистый мешочек, поднял высоко над головой, показывая, как он ценит подарок.

– Когда мои дядья разделят отцовский улус и я останусь ни с чем, я разложу перед собой эти бабки и увижу, как на самом деле я богат. И вспомню, что я не один с младшими братьями, что у меня есть анда.

Они крепко обнялись.

Джамуха вырвался из его объятий, вскочил на коня и, резко повернув его, рысью выехал из айла.

«Растрогался, – понял его Тэмуджин, – и не захотел показывать слезы».

Выйдя за молочную юрту, он долго смотрел вслед своему новому брату, пока тот не скрылся за айлом дяди Бури Бухэ.

Солнце давно перешло на западную сторону неба, когда Оэлун, наконец, разогнула спину, оторвавшись от темных гроздей брусники, густо устлавших таежную поляну недалеко от опушки, и бросила в наполненный туес последнюю горсть ягод. Терпкий, прохладный воздух тайги взбодрил ее и она, с самого утра без передышки проползав на коленях по земле, обеими руками набирая ягоду, почти не чувствовала усталости.

– Хасар! – негромко позвала она, оглянувшись вокруг.

Тот высунул голову из-за ветвей молодого кедра, вопросительно посмотрел на нее.

– Собери дрова и разожги огонь на опушке, – приказала Оэлун. – Пора отдохнуть и поесть.

С усилием оторвав от земли тяжелый туес, она осторожно засеменила с поляны.

На опушке паслись их оседланные кони на длинных поводках от недоуздков, без охоты щипали пресную лесную траву. Заметив вышедшую из леса Оэлун, они разом подняли свои косматые головы и с ожиданием в больших, умных глазах посмотрели на нее.

– Нет, еще не скоро, – мимоходом, торопливо промолвила Оэлун и только потом поймала себя на том, что начала разговаривать с животными.

Она в бессилии опустила на землю туес и, присев рядом, тихо засмеялась над собой. Тут же, опомнившись, она оборвала смех, смущенно оглянулась вокруг: не видел ли кто-нибудь из детей? Встала, одернув халат, перевязала волосяной пояс.

«Подумают еще, что мать понемногу с ума сходит, – усмехнулась она. – И в самом деле, в голове в последнее время будто все перевернулось. Видно, устала от всех этих потрясений, может быть, и на самом деле что-то там сдвинулось, если уже стала с животными как с людьми разговаривать. А может быть, уже старость подходит… В детстве над старухами смеялась, когда они, забывшись, заговаривали сами с собой, а тут уже сама начинаю чудить… Коротка жизнь, правду, оказывается, говорят старые люди: только начнешь жить и вот уже и конец видно…»

Вышел Хасар с охапкой сосновых сучьев, с треском бросил на землю.

– Здесь? – спросил он.

– Что здесь? – не поняла Оэлун.

– Здесь огонь разжигать?

– Да, разжигай там, – она быстро взяла себя в руки и, встряхнувшись, твердыми шагами подошла к своей кобыле, отвязала от седла увесистую переметную суму со снедью. – Потом сходи и позови братьев.