Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 1

Те вскоре сами вышли из леса. В стылом, чистом воздухе издалека донеслись их голоса. Еще не видя их за кустами, Оэлун разобрала отдельные слова Бэлгутэя:

– Сегодня первый день новой луны… вечером можно тайменя на мышь половить.

У Оэлун мгновенно сжалось сердце.

«Первый день новой луны! – в груди ее словно раздался отчаянный крик. – Как же это я могла такое забыть?!»

Еще в первые дни после похорон Есугея толстуха Шазгай, утешая ее, говорила, что старухи ближайших борджигинских родов вынесли решение: в последнее новолуние года [48]женщины должны будут ехать в землю предков и совершить тайлган с жертвоприношениями мужьям, ушедшим в мир предков. И с той поры Оэлун терпеливо ждала этого дня, мысленно готовилась к тому, чтобы вместе с подношениями и возлияниями передать Есугею о своих неостывших чувствах к нему. Заранее готовила слова, которые скажет мужу, чтобы он знал, как она тоскует по нему и как ей тяжело жить в этом мире без него. Еще она хотела заверить его, что сделает все, чтобы поднять на ноги детей, чтобы он со спокойным сердцем продолжал свой путь на небе. А еще она собиралась просить мужа, чтобы он почаще обращал свои взоры на землю, на детей и в трудные дни заступался за них перед небесными ханами. Многое она хотела сказать своему мужу…

И сейчас, когда она вспомнила про это, ее словно иглой кольнуло в груди: «Что Есугей подумает, когда не увидит меня среди других женщин племени?..»

Оэлун рывком отвязала повод, не по-женски резво вскочила в седло.

– Побыстрее наполняйте туесы и чтобы до темноты все были дома, – коротко приказала она опешившим сыновьям.

Круто повернув кобылу, она дважды хлестнула ее по гладкому крупу и стремительной иноходью пустилась в сторону куреня.

С самого детства она не скакала так быстро. Да и тогда она не любила гонять коней без нужды. А сейчас она неслась, не разбирая пути, не сбавляя бега, перескакивала через овраги, непрестанно понукая кобылу поводьями и стременами. Любимая ее лошадь, непривычная к такому ее обращению, старалась изо всех сил и все чаще перебивалась с иноходи на рысь, чего раньше с ней не бывало.

Встречный ветер выдувал из суженных глаз Оэлун слезы, они стекали к вискам, мочили волосы, и в том месте она чувствовала пронизывающий холод. В голове обрывками проносились мысли: «Ведь все эти годы они всегда за несколько дней напоминали, приходили советоваться, как и что приготовить, приглашали к общему котлу, а теперь будто забыли про меня… Неужели сговорились, нарочно сделали из-за того, что я отказала Даритаю?»

Дома она застала одного лишь Тэмуджина. Тот убирал стрелы в отцовский сундук.

– Где другая мать? – Оэлун быстро прошла на женскую половину и взялась за туески и мешочки.

– Сочигэл-эхэ [49]еще утром села на свою лошадь и уехала.

– Куда?! – резко обернулась Оэлун, побледнев, и сжала зубы так, что на скулах ее бугорками выступили желваки.

– Не знаю.

– Что она сказала?

– Ничего не сказала.

– Что взяла с собой?

– Налегке уехала.

Оэлун задумалась.

«Если налегке, значит, не на тайлган, не к Есугею…», – забившееся было от ярости и ревности сердце в груди успокоилось и Оэлун, не теряя времени, продолжала приготовления. Налила в два малых туеса арзы и хорзы, положила в суму масла, сметаны, творога, приказала Тэмуджину все уложить в переметную суму, а сама переоделась в обшитый синим шелком теплый халат из ягнячьей шкуры.

Уже садясь в седло, чувствуя на себе не отстающий вопросительный взгляд сына, она пояснила:

– Сегодня женщины брызгают предкам, а меня не предупредили. Хоть и стыдно ехать с опозданием, но надо, отец ждет… – Помолчав, она вздохнула и тронула лошадь.

Когда Оэлун, наконец, добралась до земли предков, там уже все подходило к концу. В стороне от могильного холма, в пожухлой травянистой низине кругами сидели женщины племени. По виду почти все они были уже хорошенько выпившие. Окинув их косым взглядом, Оэлун отметила, что на этот раз приехали женщины даже из дальних родов.

«Значит, заранее готовились, они не могли сговориться в один день, – окончательно убедилась она. – А меня нарочно отделили…»

В воздухе вместе с сизым дымом потухающих костров плыли резкие запахи жжёного мяса и масла. Беспорядочный гомон голосов глухо расходился вокруг. Не слушая друг друга, покачиваясь из стороны в сторону, женщины потухшими глазами смотрели перед собой и невнятно бормотали что-то свое – они переговаривались с духами из потустороннего мира.

Заметив ее, некоторые замолкали, толкая друг друга локтями, провожали любопытными взглядами. Оэлун, не задерживаясь, не глядя на лица, сразу проехала к середине, чтобы поклониться старухам.

На толстых, вчетверо сложенных войлочных подстилках сидели Орбай и Сохатай, суровые вдовы хана Амбагая, много лет назад погибшего в чжурчженском плену. После того, как умерли жены предыдущего хана Хабула, эти две старухи взяли власть среди женщин племени и все сколько-нибудь значительные дела в семействах борджигинских нойонов, относящиеся к ведению женщин – приготовления к свадьбам, похоронам, принятие женихов, проводы невест, обряды уложения в колыбель новорожденных, подношение предкам – вершились под их строгим присмотром. Властолюбивые и придирчивые, для Оэлун они были самыми вредными в первое время ее замужества. Тогда, во время войны с татарами, семьи киятских и тайчиутских нойонов жили одним куренем, айлы их стояли в одном кругу и Оэлун в долгое отсутствие Есугея жила под присмотром этих двух старух.

Подъезжая поближе, Оэлун увидела, что справа от старух отдельным кругом сидели и киятские женщины; Шазгай, мельком оглянувшись на нее, поспешно отвернулась, склонила голову.

Оэлун заметила как Орбай и Сохатай постарели за последние годы: усохли некогда пышные их тела, обвисли плечи, опали, сморщились темные щеки. Но глаза их, злобно настороженные, вечно ищущие какой-нибудь подвох во всем, что происходило вокруг, были все еще прежние.

Первой заметила ее Орбай. Слезящиеся глаза ее, как у старой сторожевой суки, возбужденно прищурились, исподлобья смерили Оэлун, и она что-то тихо сказала под нос. Сохатай резко вскинула голову, ищущим взглядом окинула вокруг и, увидев Оэлун, оскалила крупные желтые зубы.

– А-а, явилась?.. Почему опоздала?

– А чего ей торопиться? – громко, привлекая внимание других женщин, усмехнулась Орбай. – Ведь как только умер муж, она поскорее отказалась от родства с нами. Я думаю, она хочет выйти замуж в другое племя. Тогда к чему мы ей теперь?

Вокруг разом установилась тишина. Женщины дружно обернулись к ним, напрягаясь пьяными лицами, дальние приставляли к ушам ладони, жадно улавливая каждое слово.