Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 3

Дел по подготовке к принятию ханства было много. Со всех борджигинских куреней были созваны в ставку лучшие умельцы по дереву, чтобы готовить новую ханскую юрту – огромную, двенадцатистенную. Несколько дней тайчиутские мужчины толпами ездили по ближним лесам и набирали отборные прутья для решеток, возили тоненькие жердочки для крыши. Умельцы отбирали из них все лучшее, точили их, вырезали и подравнивали один к одному. Во многих юртах куреня трудились женщины, разномастным конским волосом расшивали узоры на белом, как сметана, войлоке, готовили покрытие для нового ханского жилища.

По табунам и стадам ездили нукеры Таргудая, отбирали овец и кобылиц для пиршественного мяса, отгоняли их на лучшие пастбища – нагуливать жир. У рано ожеребившихся кобылиц, у отелившихся коров отнимали детенышей, забирая у них едва появившееся молоко – на архи. Готовились к пирам и другие борджигинские нойоны и зажиточные соплеменники, они тоже отбирали приличный скот из своих стад, чтобы внести свою долю в общий котел.

К Таргудаю вновь зачастили в гости борджигинские нойоны. Теперь они наперебой спешили показать ему свою преданность. Таргудай, про себя презирая их за переменчивое нутро, зло посмеивался над ними:

«Испугались, засуетились, когда увидели, что другие и без них поднимают меня на ханство, а раньше-то все раздумывали да прикидывали, боялись за свои шкуры… Ну, ничего, многим из вас я потом еще припомню…».

Однако, как ни хотелось ему открыто посмеяться над ними, потешить жаждущее торжества свое сердце, он, спрятав обиду глубоко, в самый низ злопамятной своей души, на лицо себе неизменно надевал радушную улыбку и приглашал всех гостей в юрту, угощал и занимал их разговорами.

В эту-то пору и прибыли к нему послы кереитского хана.

Было уже позднее утро и солнце поднялось на половину локтя, когда Таргудай, только что выпив полную чашу арзы, поправив голову после вчерашнего разговора с гостями, оронарскими нойонами, собирался посмотреть отару овец, выделенных для будущих пиров, пасущихся недалеко от куреня.

Сев на своего старого вороного жеребца, он успел только выехать из айла, как увидел приближающихся с южной стороны двоих всадников, в которых узнал своих табунщиков. Те двое пасли его лошадей на расстоянии полудня пути, и Таргудай встревожился, увидев их в курене.

«Уж не табун ли потеряли?.. Или волкам на съеденье отдали?» – жаром обдали его злобные мысли, и он сжал в руке плетку, жаждая при первых же их словах беспощадно избить негодников.

Табунщики, подъехав, спрыгнули с лошадей и поклонились.

– Таргудай-нойон, – обратился к нему старший из них, мужчина лет сорока, поблескивая радостными глазами, – к вам едут послы от кереитского хана. Сегодня утром они подъехали к нашему стойбищу и назвались нам. Мы тут же сели на коней и поскакали вперед, чтобы предупредить вас. Они, надо думать, идут по нашему следу и скоро будут здесь.

Таргудай был опешен и с трудом вникал в услышанное.

«Кереитский хан?.. Что ему нужно от меня? – его охватила тревога, однако, подумав, он успокоился: – Ладно, видно, что не с войной идет, если шлет послов. Да тут для меня и честь немалая, если не к кому-то другому, а ко мне захотел обратиться кереитский хан, значит, меня считает за старшего среди монгольских нойонов…».

Обрадованный, он вернулся в свою юрту и вызвал жену.

– Послы кереитского хана едут ко мне, – сообщил он ей не без гордости, – быстрее готовь стол, надо их принять достойно…

Та, опаленная радостным испугом, рванулась в молочную юрту, грозным окриком на ходу подзывая рабынь.

Таргудай, подумав еще, послал за своими тайчиутскими братьями и ближайшими нойонами. «Пусть увидят, – ощущая на сердце сладостное чувство, думал он, – какую честь мне оказывает кереитский хан. Тогда-то уж до них дойдет, наконец, кто я перед ними и кто они передо мной».

Первыми прибывших к нему двоих молодых племянников он послал встречать ханское посольство.

«Хан просто так не пошлет своих послов, – додумывал он между делом, – может быть, он хочет пригласить меня в какой-нибудь поход на меркитов или татар… А почему бы мне и не пойти с ним? Вместе с борджигинскими да керуленскими родами у меня немалое войско может набраться… Это все к тому идет, чтобы мне стать монгольским ханом. Не иначе, сами небожители ведут к этому…».

Вспомнив, что он все еще сидит в будничной одежде, Таргудай сорвался с хоймора, срывая с себя поношенный ягнячий халат, открыл большой сундук, охапкой вывалил из него бархатные штаны и рубахи. Выбирая те, что почище и поновее, он темными от застарелой грязи руками мял мягкую ткань, рассматривал на свету.

Переодевшись, он засунул за шелковый пояс тяжелую серебряную мадагу и, одев новую соболью шапку, вгляделся в медное зеркало. На него смотрело начинающее стареть, уже изъеденное морщинами, но все еще полнокровное лицо матерого самца. «Ничего, меня еще надолго хватит, – подумал он удовлетворенно. – Есть во мне еще силы…».

Послы прибыли к полудню. В айле Таргудая к этому времени, съехавшись, толпились ближние тайчиутские, киятские, сонидские и другие нойоны, всего их набралось полтора десятка вождей. Предупрежденные о ханском посольстве, все были приодеты в лучшие одежды. Пышные лисьи и выдровые шапки на них блестели новым мехом, посеребренные ножи и огнива висели на шелковых поясах, поблескивали на солнце тусклыми лучами. Лица у всех были взволнованы, все понимали важность того, что сейчас должно было свершиться на их глазах: посол самого кереитского хана будет говорить с тайчиутским вождем!

Как только от выставленных на южной стороне дозорных прискакал вестник, Таргудай вышел из своей юрты и с силой махнул рукой нойонам. Те гурьбой вышли из айла, выстроились в два ряда по обе стороны внешних коновязей.

Скоро между юртами показалась небольшая толпа всадников, предводимая двумя молодыми тайчиутскими нойонами. Кереитский посол ехал в середине десятка своих воинов, одетых в одинаковые полушубки, покрытые синей китайской тканью, в одинаковых волчьих шапках.

Таргудай вглядывался в лицо посла – помоложе его годами, с черной подстриженной бородой нойона, пытаясь припомнить, не видел ли он его раньше, и не узнавал. Тот, горделиво подбоченившись в седле, отчужденно посматривал по сторонам, пренебрежительно оглядывая неказистые, серые юрты монгольского куреня.

Когда толпа приблизилась на десяток шагов, Таргудай вышел вперед и, всем видом стараясь сохранить достоинство, поклонился ему. Посол лишь сухо кивнул ему в ответ и, равнодушно оглядев собравшихся нойонов, с легкостью спустился с седла на землю. Вид его был холодноват и не располагал к выражению взаимных приветствий.