Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 3

Сотник махнул воинам, те оцепили круг и погнали пленных. На месте остались немногие – только что освобожденные из плена семьи. Пав на колени от взрослых до малых, они молча уткнулись головами в землю.

– Правильно ты сделал, – сказал хан, задумчиво глядя на кланявшихся меркитов, качая головой, – очень мудро и справедливо ты поступил, сын мой. Каждый должен получить по своим заслугам.

– Я бы тоже так сделал, – сказал Джамуха.

На другое утро они поехали вверх по речке Тугнэ – там, в нескольких местах вдоль ее берега, была собрана добыча с меркитского похода. Согнанные со всех куреней, стояли толпы пленных меркитов, стада и табуны из разных краев долины. Еще вечером хан распорядился, чтобы тысячники находились там и ждали их.

Выехали рано. Впереди рысили хан с Тэмуджином и Джамухой, в десятке шагов за ними кучками следовали их свиты. Приотстав шагов на двести, вытянувшись сотенными колоннами далеко по сторонам, двигались отряды войск охраны – по нескольку сот всадников от каждого улуса. Впереди и по бокам, на гребнях сопок редкой цепью маячили дозорные.

Утро, как и во все эти дни, начиналось ясное, безоблачное; воздух все еще хранил остатки ночной прохлады. Солнце, оторвавшись от горизонта, красноватым кругом висело над склоном сопки, ласково пригревало первыми лучами. В степи просыпались кузнечики – то и дело крупные, пестрокоричневые насекомые с тяжелым треском взлетали из-под копыт, удалялись шагов на тридцать и, замолкая, падали в траву. Поднималась мошка, густыми роями витая вокруг, облепляя лошадей, заставляя их непрерывно взмахивать хвостами.

Ехали молча. Хан отчего-то был не в духе, будто у него случилось что-то неприятное. Утром, при встрече, он окинул Тэмуджина и Джамуху безулыбчивым взглядом, сухо обронил:

– Что ж, поехали, – воссел в седло и первым тронул коня.

При выезде из куреня он за что-то зло отругал своего сотника и больше за всю дорогу не проронил ни слова. Тэмуджин с Джамухой недоуменно переглядывались между собой, пожимая плечами, но спросить хана, что у него случилось, почему он не в духе, не решались. Боясь его потревожить, они помалкивали всю дорогу, гадая каждый про себя, что могло так омрачить хана.

«Уж не оттого ли сердится, – подумывал про себя Тэмуджин, – что разочаровался в нашем походе, что из-за меня задерживается в этом глухом краю, а у него, может быть, в ханстве неотложные дела дожидаются?»

Выбравшись на увал, в пяти или шести перестрелах, под склоном высокой сопки они увидели огромное скопление людей. Будто на великий праздник, на тайлган или наадан [29], собрались тут люди, только не видно было многочисленных костров и котлов над ними, и народ стоял неподвижно, в безмолвии, без игр и веселий.

Под дальними увалами, облепив склоны холмов сплошными пестрыми крапинками, паслись согнанные стада и табуны.

Вокруг меркитской толпы по широкому кругу, вольно рассыпавшись по склонам, темнели боевые сотни монголов и кереитов.

На ближней стороне, прямо на их пути, сойдя с лошадей, толпилась кучка людей. Тэмуджин вгляделся и по их виду догадался, что это тысячники. На шлемах у них пышно развевались разномастные кисти, среди них яркими шелковыми накидками выделялись кереитские вожди.

Скоро те заметили приближавшихся хана и нойонов, вскочили на лошадей, быстро разобрались по улусам и выстроились. Тэмуджин, продолжая вглядываться в них, заметил, что его киятских тысячников здесь было всего трое, с ними был и Мэнлиг, четверо были джадаранские, а все остальные, десять или одиннадцать – кереитские.

Тогорил подскакал к своим тысячникам, отрывистым голосом спросил:

– Ну, что тут у вас?

За всех ответил один из вождей, мужчина средних лет, с хмельной полуулыбкой на лице, по развязному и смелому виду более других приближенный к хану. «Видно, тоже родственник», – подумал Тэмуджин и внимательно оглядел его, запоминая.

– Здесь мы собрали людей и скот от пяти ближних куреней, – негромко доложил тот и, глядя на хмурое лицо хана, незаметно убрал с лица улыбку, трезвея видом.

Склонив голову в высоком шлеме и доверительно глядя лишь на хана, будто не замечая Тэмуджина и Джамуху, он говорил:

– Людей, годных в рабы, мы отобрали, остальных, стариков да старух с малыми детьми отогнали в сторону. Толку от них никакого, если прикажете, наши воины сейчас же их перестреляют.

– Сколько отобранных в плен?

– Здесь три с половиной тысячи, в других местах примерно по стольку же, есть больше, есть меньше.

– Хорошо, – хан посмотрел на Тэмуджина и Джамуху. – Сначала давайте разделим табуны и стада, а людей посмотрим потом.

Анды согласно кивнули:

– Хорошо, хан-отец.

– Как вы решите, старший брат.

Тронули коней рысью, широким кругом объезжая меркитскую толпу. За ними растянутой гурьбой двинулись тысячники.

Хан все еще хранил на лице угрюмое, недовольное выражение. Анды, глядя на него, все так же скромно помалкивали.

В низине и по широким склонам двух сопок стоял огромный разномастный табун. Вокруг косматых, устрашающего вида жеребцов косяками ходили рыжие, карие, белые, соловые, буланые, чалые, сивые, саврасые кобылы с жеребятами. Отъевшиеся за лето, с лоснящейся шерстью на гладких боках и спинах, лошади были в лучшем теле и притягивали взгляды своим изобилием.

Тэмуджин, давно не видевший такое большое скопище лошадей, с приятным чувством на душе разглядывал лучших иноходцев, резвых жеребят и лончаков. На его глазах один стройный, с тонкими ногами сивый лончак вдруг, испугавшись севшей ему на челку большой стрекозы, встряхнул головой и понесся стремительной иноходью мимо других лошадей. Высоко подняв голову и далеко выбрасывая ноги, он пробежал как на скачке шагов семьдесят и встал, как вкопанный, и ветерок теребил его жиденький, пушистый хвост. Забыв о недавнем испуге, он стоял, подставив морду ветру и солнцу, радуясь своей молодой и вольной жизни, не зная, и не желая знать того, что творится сейчас среди людей, что какие-то неведомые люди пришли сейчас делить их табун, чтобы угнать куда-то далеко, в чужие степи… Тэмуджин долго, любуясь, разглядывал его.

Далеко вокруг, по длинным гребням холмов тянулись цепи всадников. Двое сотников, стоявшие на ближней стороне, один за другим сорвались из цепи, подскакали навстречу и поклонились с седла.

Хан остановил коня, суженными глазами глядя на жирных меркитских лошадей, спросил:

– Сколько здесь голов?

– Тысяч двенадцать, – ответил один из сотников.

Хан непроницаемым взором оглядел весь табун, от края до края, и подозвал своих тысячников.

– Вот эту часть, – он решительным взмахом руки отсек половину табуна и указал в сторону, – отделите и сейчас же отправьте на Тулу.