Анри Бошо - Антигона

Я чувствовала, что это сражение стало для Гемона решительным испытанием, вернулся он совершенно другим человеком.

— Ты дома, Гемон. Этеокл и Полиник тоже живы. Нужно остановить это безумие, еще есть время, — только и нашлась я что сказать.

— Остановить этих самцов, Антигона, — со слезами на глазах и кривой усмешкой возразила мне Исмена, — равносильно тому, что ты поверишь, будто их член перестанет вставать при нашем появлении и что мы перестанем хотеть, чтобы продолжался этот опасный салют, которым они нас приветствуют.

Мраморные обрамления дворцовых дверей, которые заказал мне торговец, закончены. Этеокл пришел взглянуть на них.

Для своей подруги Диотимии, — сказал он, — ты вырезала по дереву барельеф с Эдипом и Иокастой. К. говорил, что барельеф восхитителен.

— Как он увидел его в чаще леса?

— Клиос показал.

Меня растрогал этот поступок Клиоса, и Этеокл попросил меня вырезать два барельефа с изображением Иокасты.

— Почему два?

— Один — для Полиника, другой — для меня.

— Ты хочешь заключить мир с Полиником? — вспыхнуло во мне пламя надежды.

— Мне просто хочется, чтобы и у него, и у меня был такой барельеф на память.

Надежда погасла, а прозвучавшая просьба ужаснула меня.

— Вот уже десять лет, — пролепетала я, — как умерла наша мать, но рана так и не зажила. Как ты хочешь, чтобы я, одна среди вашей грязной войны, нашла в себе силы вновь вызвать нашу мать к жизни? И не один раз, а делать это целыми днями… даже месяцами, собственными руками, мыслями, своим собственным горем…

— Ты уже сделала это однажды в лесу для Эдипа, сделай это теперь для Полиника и для меня.

— То, о чем ты просишь, Этеокл, слишком тяжело для меня. Это выше моих сил… А два раза выполнять один и тот же барельеф просто невыносимо.

Этеокл не рассердился, но и не отступил:

— Это очень важно, Антигона, ты думаешь, что это выше твоих сил, но К. и Исмена так не думают. Мы поможем тебе.

Значит, они осмелились говорить об этом между собой без моего ведома, они хотели заставить меня, заставить мои руки. Это похоже на Этеокла и на мою драгоценную и опасную Исмену. Но К., Клиосов посланец, К., который любит и знает меня со всеми моими слабостями, знает гораздо лучше, чем я — самое себя. К. посмел думать, что у меня хватит на это сил. И почему Этеокл считает, что это так важно? Я была в замешательстве и решилась высказать это брату. Тот не сразу нашел, что ответить.

— Наша мать, — проговорил он в конце концов, — умерла, но осталась истинной царицей Фив. Ее жезлу все еще повинуются силы земли, предков и память самого города. Нехорошо мертвой править Фивами. Ни Полиник, ни я так и не смогли снять траур и восстановить царскую власть во всей полноте. Мне кажется, что образ нашей матери, исполненный твоими руками, освободит нас, выведет из-под власти Иокасты и позволит либо Полинику, либо мне править не для смерти, а для жизни.

— Если я сделаю эти барельефы, как Полиник сможет их увидеть?

— Я отправлю тебя к нему с его согласия.

— Но почему два?

— Барельефы будут разными, я не прошу тебя сделать Иокасту фиванцев или свою. Я жду от тебя Иокасту Полиника и мою. А они никогда не будут одинаковыми. Это неисчерпаемое различие двух Иокаст и их сходство сделали наши жизни такими, какими они стали. Их-то мы и должны увидеть в твоих барельефах, чтобы без колебаний исполнить свое предназначение.

— А если эта война разделит семью, Этеокл?

— Ни Полиник, ни я — Иокастины близнецы — ни от кого не примем царства, которое от нее наследуем. Один из нас должен завладеть им силой.

— А другой?

— Другой должен отказаться или умереть.

— Почему же ты не откажешься, Этеокл?

— Это властен сделать лишь Полиник, любимчик. Эдип понял это в Колоне, когда сказал: «Настоящему царю, как тебе, не нужен трон, чтобы царствовать».

— Полиник ничего не понял.

— Он понял бы лишь в том случае, если бы это было сказано нашей матерью. Он еще может понять с твоей помощью.

— Ты потому и просишь сделать барельефы?

— Только ты через них можешь заставить Полиника осознать то невероятное, непереносимое неравенство, что Иокаста создала между нами. Ты ведь тоже, Антигона, предпочла Полиника, и, значит, я имею право просить тебя исполнить барельефы. Это последняя возможность мира; Исмена и К. думают так же.

— Исмена и ты, может быть, просто ищете, как вовлечь меня в свои политические комбинации, но К. … если К. думает так же… Позови его.

Этеокл вышел из мастерской и вернулся вместе с К.

— Я действительно должна сделать это, К.?

Усмешка моего друга была исполнена странной теплоты:

— Ты ничего не должна, Антигона. Ты сделала достаточно того, что должна, с Эдипом, но… послушай…

Голос его поднялся на несколько верхних тонов — это еще не музыка, но уже — совершенство звуков. Дух мой проникся этими звуками, страхи мои стали рассеиваться, мышцы, сведенные судорогой, расслабились. Руки могут больше, чем я думаю, — я поняла это. Руки, мои бедные большие руки, они свободны, это та Антигона, которая сильнее другой, той, что управляет разумом, руки терпеливее, чем Антигона, израненная душа всегда готова удариться в слезы, руки же могут попробовать сказать «да».

Этеокл нетерпеливо ждал ответа. Я взглянула на К., этого посланника совершенных звуков, и произнесла: «Не обещаю, что получится, но попробую».

Этеокл обрадовался, и в этот почти радостный миг, когда рассеялись все тревоги, прозвучал, к моему удивлению, голос К.:

— И ты озолотишь ее?

— Естественно, — не приняв всерьез слова К., рассмеялся Этеокл. — Я озолочу ее. И какова же, таким образом, будет их цена? — спросил он, глядя на посуровевшего К.

— Она тебе известна. За каждый барельеф — столько же, сколько за фреску работы Клиоса.

— Цена непомерна, — произнес Этеокл. — Антигона не столь знаменита, да, может быть, у нее и нет Клиосова таланта.

— Клиос так не думает, — сухо заметил К. — Впрочем, могу предложить тебе лишь половину их стоимости, если у Антигоны, конечно, получится.

Мне было стыдно за эту торговлю, и, когда Этеокл воскликнул: «Какие могут быть расчеты между сестрой и мной?», — я сочла, что он совершенно прав.

Но К. настаивал.

— Денег у тебя много, — говорил он, — а Клиосу известно, что торговаться с тобой небезопасно, и ты вполне можешь ограничиться братской любовью и царскими улыбками. Плати ту цену, которую хочет он, или отказывайся от заказа. Клиос направил меня сюда защищать Антигону, и она обещала следовать моим советам.

Я была поражена: как может К. примешивать к Этеокловой просьбе денежный расчет.

— Но, К., — не удержалась я, — что Клиос хочет, чтобы я делала со всеми этими деньгами?