Анри Бошо - Антигона

Тем не менее я чувствовала вокруг него что-то белое, оно было скрыто от нас, но притягивало мой внутренний взор. Посреди ночи я вместе с Железной Рукой и Тимуром вышла из шатра и решила последовать глухому голосу своего наития. Шли мы долго и в конце концов оказались на опушке лесочка, сквозь деревья просвечивало что-то белое: там, на привязи, паслась очень красивая, но немного тяжеловатая белая кобылица — воды и сена у нее было вдосталь. Я подошла к ней, погладила, ощупала живот — как я и думала, кобыла была жеребая.

Кобылу мы увели с собой. Пармениос на следующий день продолжал упорно твердить, что белый жеребец у него действительно был, но он его продал. Почему белая кобыла была спрятана, объяснить он не мог. Полиник приказал ему не выходить из дома, Тимур же с Железной Рукой провели красавицу кобылу по всем его выгонам, около одного они услышали ржанье и в конце концов нашли подземную конюшню — вернее, настоящую крепость, в которой был спрятан восхитительный белый жеребец, существование которого мы предчувствовали.

Пармениос был в отчаянии: коня этого он любил страстно и продавать его отказывался. Брат предложил ему громадную сумму, и Пармениос понял, что, упирайся он дальше, Полиник заберет жеребца силой, но сил сказать «да» ему не хватило. Пока Пармениос думал, Железная Рука повел меня взглянуть на кобылу еще раз. Он ее внимательно осмотрел и ощупал и заявил, что маленький жеребчик, которого она родит, ни в чем не уступит своему родителю. Пармениос понял, что отказываться далее невозможно, и согласился.

Счастью Полиника не было предела, и ему не терпелось тут же сравнить обоих коней. Он вскочил на Нике, Железная Рука взял белого жеребца, и на наших с Тимуром глазах эти великолепные кони и несравненные всадники проделали упражнения в кругу, а потом пустили коней галопом, чтобы выяснить, кто быстрее на равнине. Даже всегда бесстрастные кочевники не могли скрыть удовольствия и восхищения. Жеребцы — каждый в отдельности казался несравненным — стоили друг друга, и их очевидное соперничество очень нравилось Полинику.

Ему хотелось посмотреть на них одновременно и без всяких помех. Железная Рука предупредил, что кони начнут наскакивать друг на друга, но это не остановило Полиника — ему именно этого и хотелось. Полиник сам снял с коней недоуздки, и они, неоседланные, с раздувающимися ноздрями, нервно дрожа шкурой, оказались друг напротив друга. Соперничество распаляло коней — гривы их встали дыбом, копыта выбивали фонтаны земли, они ржали, вставая на дыбы. Первым пострадал белый жеребец: кровь полилась по его длинной белой шее, но и Нике недолго оставался целым и невредимым.

Стоя между Железной Рукой и Тимуром, в ужасе смотрела я на эту великолепную схватку: любое движение, любой поворот лишь подчеркивали совершенство конских тел. Но скоро мы стали испытывать беспокойство: эти земные существа, подобные чуду, в своей ярости и неукротимости стали походить на создания почти сверхъестественные, и их открытое соперничество переросло в жестокую схватку. Лишь Полинику было не до сожаления: радость переполняла его, он только знай подзадоривал коней своими криками. Неужели он не понимал, что если жеребцы — или один из них — повредят себя, то все его путешествие, весь долгий поиск скакуна, равного Нике, будут обречены на провал? Конечно, все это Полиник прекрасно знал, но наслаждение, которое он получал от совершенства обоих сошедшихся в схватке коней и дикой красоты зрелища, которое становилось все жестче, целиком завладело им. Вид крови, струящейся по шкуре его коня, был невыносим для Пармениоса, он повернулся к нам спиной и двинулся к дому.

Кони снова встали один перед другим на дыбы — один раз, еще, копыта ударили в чужую грудь. Ни один из соперников не думал уступать в быстроте и безумии, никто из них не мог одержать в этой битве верх, и все очевиднее становилась угроза трагического исхода.

Мне были видны только головы жеребцов, их обезумевшие зрачки, губы, вздернутые так, что обнажились зубы. Да разве это кони — передо мной чудовища с царственными головами, передо мной мои братья, которые готовятся убить друг друга. Видеть это я больше не могла, я бросилась к жеребцам — их нужно разнять. Но у меня не хватало сил, из глаз скакунов летели молнии, зловеще белели их пасти, пена летела клочьями. Кто-то из них укусил меня, я закричала, получив жесточайший удар по голове, и упала — сейчас эти чудовища растопчут меня.

Откуда-то возник Полиник, его мощный кулак обрушился на морду Нике, такой же удар получил Свет, и кони отступили. Полиник кажется мне огромным — разве у него волосы? — это грива вздымается у него на голове, и он, усмиряя коней, не по-человечески кричит, а ржет, и ржание его еще громче, чем у этих двух жеребцов. Полиник поднял меня, вынес из-под копыт. Над нами просвистела веревочная петля, и Нике уже пригвожден к земле Тимуровым арканом, вторая петля обвилась вокруг шеи Света. Железная Рука и кочевники схватились за веревки, кони встали, но развести их не удалось. Полиник передал меня Железной Руке, бросился на жеребцов и с невероятной силой взнуздал их. Он ласкал их и бил, и, получив еще по одному удару, усмиренные скакуны перешли в руки Тимура и кочевников.

Железная Рука отнес меня в дом к Пармениосу, жена его смыла с меня кровь — чужую!.. Удар, что я получила, оглушил меня, но ранена я не была. Железная Рука тем временем уверял опечаленного Пармениоса, что оба жеребца целы.

Подошедший Полиник все еще дрожал от лихорадочного буйства недавней схватки:

— Какая битва, сколько пыла, что за несравненные кони! То, что я и хотел, — они действительно равны друг другу, ни в чем не уступят… И ты хороша со своей великой душой — она, видишь ли, не может это видеть и бросается между ними! Бледная, волосы дыбом, такая же дикая, как они, и считает, что может противопоставить свою доброту их дикому естеству. Это жизнь, вот такая, настоящая, разнузданная, такая, какую мы, Этеокл и я, любим; такую жизнь, не понимая этого, любишь и ты, и Железная Рука тоже, который, когда увидел, что ты упала, решил меня убить. И ты посреди всего этого, самая красивая, самая безумная, и Тимур, который не сводит с тебя глаз, и тут орлом взвивается его аркан, чтобы защитить тебя. Хватит реветь, Антигона, я горд тобой, да, очень горд моей маленькой дикой сестричкой. Это все было опасно, это был даже безумный поступок, но что это была за схватка, что за зрелище и что за удовольствие мы испытали!

Вернулся Железная Рука, он вместе с Пармениосом осматривал коней и ухаживал за ними.

— Оба скакуна, — проговорил Пармениос, — показали себя равными. При продаже я настоял, чтобы имя моего коня — Свет — не было изменено. Изменено должно быть имя черного жеребца: неправильно будет звать его по-прежнему Нике, будто он одержал победу над моим жеребцом. Отныне ему имя — Мрак.