Анри Бошо - Антигона

Стражники стояли передо мной, разгоряченные, потные, озадаченные тем, что происходит. Они никак не могли понять, что им надо делать. И так как в это место не долетал чудовищный запах разлагающегося тела, они, как и я, освободились от повязок, закрывавших лица. Одного из них я узнала по широченным плечам — это Илиссин сын. Ему было так жарко под повязкой, что он с явным облегчением освободился от нее и теперь отплевывался. В возбуждении я рассмеялась, видя, как он отирает рукой рот. Он было смутился, но не смог не улыбнуться.

Все десятеро окружили меня — в ужасе, что нарушают приказ Креонта и страшась последствий его гнева. Неожиданное мое появление застало их врасплох, поразило, но вместе с тем и успокоило: виновница беспорядка налицо.

По-прежнему в вышине кружили стервятники, но они, боясь людей, не решались спуститься и приступить к гнусному своему пиршеству. Креонт тоже был тут, я чувствовала — это он смотрит на нас глазами белых, неумолимых фиванских стен. Совершенно потерянная, в рваном платье, с лицом в потеках от пота и слез, я ничего не соображала, кроме того что эти мужи во плоти и крови уставились на меня, не ведая, что предпринять, поскольку центром происходящего стала для них я.

Мне не сдержать истерического хохота — настолько беспросветно и абсурдно происходящее. Главный стражник ошеломлен и испуган. «Но… но…» — крикнул он и замолк, не зная, что сказать дальше.

Снова мне подумалось, что для скромных похорон Полиника недостает воплей ритуальных плакальщиц. Неужели я сама не в силах оплакать собственного брата? Неужели простые эти люди, что привыкли встречаться со смертью, не поймут такого простого моего желания?

Бросившись на землю, я обвила руками колени десятника. «Воин, — молила я. — мой брат Полиник имеет право на причитания плакальщиц, разреши мне исполнить положенное!..»

Десятник попытался вырваться, но я крепко вцепилась в его ноги. «Я единственная женщина тут, — рыдала я. — Разреши же мне оплакать его!..»

Схватив меня за плечи и заставив подняться, он приблизил ко мне багровое лицо свое, на котором страх проложил серые тени. Он не знал, как поступить, ловил взгляды подчиненных и, может быть, в них прочел немое согласие с моей просьбой. Губы его тряслись… «Быстро, — прошептал он в ответ. — Потом отправлю тебя к царю…»

Он снял руку с моего плеча, и я, как тысячи раз делала это на дороге, когда меня просили присоединиться к хору плакальщиц, принялась ходить вокруг насыпанного мною же холма. Сначала медленно описывала я круг за кругом, и передо мной были только огромные лица стражников. Они здесь, эти лица, они вокруг меня, — особенно багровым и жалким было лицо десятника. Постепенно лица эти исчезли и я осталась одна, одна из нескончаемого числа женщин, что оплакивают умерших, кого любили.

Не знаю, где я остановилась, я могу только топтаться на месте, плакать и стенать, — одна за множество женщин. Именно к ним я обращала свои крики, которые делались все пронзительнее и пронзительнее… Кажется, нашлись и среди мужчин те, кто поддержал этот слабый гул неповиновения, — в такт крикам они ударяли оружием по своим щитам. Лязг железа взбудоражил меня, и я снова стала кружить вокруг холма, вопли мои звучали все громче и громче — до тех пор, пока я не повалилась на землю, исступленно колотя по ней ногами. Я каталась по песку, билась, визжала — назло Креонту, назло всем… Я исторгала свою фантастическую уверенность, что жить — это радость, что жить — это счастье, и его познали мои братья, и я разделила счастье с ними.

Когда я замолкла, смолкло все. Мне не привиделось это, я ничего не придумала: вокруг меня — ноги, оружие, сандалии — десять стражников, на мгновение разделивших мое несчастье, смотрели на меня.

Попытавшись встать, я смогла только немного проползти, но не надо мне ничьей помощи: я должна быть одна, совершенно одна. Пусть меня рвет, пусть слюна течет изо рта — я не должна сдерживать бури, что сотрясают мое тело.

Будто из другого мира — издалека — донесся строгий голос десятника. «Отойдем, — сказал он, — отвернемся. Ей не убежать…»

Взгляды их перестали тяготить меня, и теперь — в глубине собственного отчаяния, я могла дать своей плоти испражняться и стонать. Когда я немного пришла в себя, оказалось, что я рыдаю, и хорошо, что ни Исмены, ни Зеда со мной нет; хорошо, что я смогла пережить все это одна, в грязи, доведя себя почти до такого же состояния разложения, в каком лежит передо мной Полиник. Мне удалось подняться на ноги, я, как зверь, забросала песком свои испражнения.

Как показаться этим мужчинам такой вонючей, этим мужчинам, которые слышали, что я делала. «Воды, — молю я, — воды…»

Пожилой принес в шлеме воды, он был серьезен и молчал, избегая смотреть в мою сторону. Утолив жажду, я как смогла, вымылась — к счастью, платье оказалось не слишком испачканным.

Стражники сбились в кучу — им стало жаль меня, к тому же их охватил страх оттого, что они не понимают, что со мной делать…

— Раз вы не намерены убивать меня, — произнесла я, приблизившись к ним, — надо взять меня под стражу и обо всем сообщить царю.

Десятник никак не мог понять, имеет ли он право разговаривать со мной, преступницей…

— Как предупредить?

— Отправь посланцем самого быстрого из вас, пусть доложит царю, что какая-то женщина пыталась предать тело Полиника земле, что вы схватили ее прежде, чем она смогла что бы то ни было совершить, и что вы отсылаете ему вашу пленницу.

— А ты?

— Ты велишь связать мне руки, привяжешь к одному из твоих людей, кто и отведет меня в Фивы, где царь вынесет смертный приговор. — Я протянула ему руки: — Быстрее!

Но неотвязная мысль преследует меня:

— Псы… Стервятники… пусть твои люди отгоняют их. Обещаешь?..

Он кивнул и приказал Илиссиному сыну привязать меня к себе, связав мои руки. Один же из его людей, без панциря и оружия, уже бежал в Фивы.

Иссос повел меня в город. Я задыхалась, пот лился ручьем, тело разламывалось после исступленного кружения: плакальщицей я пребывала над телом брата. Меня качало из стороны в сторону. Иссос следовал сзади. В изодранном платье, я была почти голой, он видел, как пот стекает по моей шее, бежит по телу, — запах пота ударял ему в нос. Больше я так не могла и остановилась, Иссос наткнулся на меня.

— Иди впереди, — взмолилась я.

Он не согласился.

— Если бы на моем месте была твоя жена, она попросила бы тебя о том же.

— Она никогда не окажется на твоем месте.