Роберт Грейвз - Я, Клавдий

На третий день похода дорога подошла к узкому ущелью. Армии пришлось построиться в колонну. Кассий сказал Калигуле:

- Вот в почти таком же месте, цезарь. Вар попал в засаду. Мне не забыть этого до самой смерти. Я шел во главе своей роты, и только мы достигли поворота дороги, вроде того, к которому мы сейчас подходим, как вдруг из-за группы елей, вон как та, впереди, раздался оглушительный боевой клич, и на нас со свистом обрушились три или четыре сотни ассагаев…

- Мою кобылу, быстро! - в панике вскричал Калигула. - Расступись!

Он спрыгнул с носилок, вскочил на Пенелопу (Инцитат оставался в Риме для участия в гонках) и помчался галопом обратно, к концу колонны. Через четыре часа он снова был у Рейна, но мост оказался забит повозками, а Калигула так стремился поскорее попасть на другую сторону реки, что он сошел с лошади, сел в кресло и велел солдатам передавать себя с рук на руки от повозки к повозке, пока не очутился в безопасности на противоположном берегу. Он тут же велел армии повернуть назад, объявив, что противник слишком труслив, чтобы принять бой, и поэтому он будет искать новых побед в ином месте. Когда армия вновь собралась в Кельне, Калигула пошел маршем вниз по Рейну, затем пересек его и направился к Булони, расположенной ближе всех остальных портов к Британским островам. Случилось так, что сын Кинобелина, короля Британии, поссорился в это время с отцом и, услышав о приближении Калигулы, покинул страну, переправился через пролив с несколькими сторонниками и отдал себя под защиту Рима. Калигула, уже сообщивший сенату о полном покорении Германии, теперь написал, что царь Кинобелин прислал к нему сына в знак признания владычества Рима над всем Британским архипелагом - от островов Силли до Оркнейских островов.

От начала до конца этой экспедиции я находился при Калигуле; нелегкое это было дело - ублажать его. Он жаловался на бессонницу и говорил, что его враг Нептун донимает его постоянным шумом волн в ушах, а ночью является ему и грозит трезубцем. Я сказал:

- Нептун? Я бы на твоем месте не позволил этому нахалу себя запугать. Почему ты не накажешь его, как наказал германцев? Ты ведь, если память мне не изменяет, однажды уже обещал ему это сделать, если он и впредь будет издеваться над тобой. Сколько можно проявлять снисхождение? Это большая ошибка.

Калигула посмотрел на меня, тревожно прищурив глаза.

- Ты думаешь, я безумен? - спросил он, помолчав.

Я боязливо рассмеялся.

- Безумен, цезарь? Ты спрашиваешь, считаю ли я тебя безумным? Да ты образец здравомыслия для всего обитаемого мира.

- Знаешь, Клавдий, - сказал он доверительно, - очень трудно быть богом в людском обличье. Я часто думаю, уж не схожу ли я с ума. Говорят, в таких случаях хорошо помогает чемерица из Антикиры. Как ты считаешь?

Я сказал:

- Один из величайших греческих философов, но я сейчас не могу припомнить, кто именно, пользовался чемерицей, чтобы его ясный разум стал еще ясней. Но если ты спрашиваешь моего совета, я скажу: «Не надо тебе никакой чемерицы. Твое сознание ясно, как горное озеро».

- Да, - сказал он, - но я хотел бы спать больше трех часов в ночь.

- Ты и три часа спишь из-за своего людского обличия, - сказал я. - Боги вообще не спят.

Калигула успокоился и на следующий день стянул всю армию на побережье для битвы с Нептуном; впереди стояли лучники и пращники, затем германцы из вспомогательных войск с ассагаями и наконец, позади всех, французы. Кавалерия была на флангах; на песчаных дюнах расположились осадные орудия, баллисты и катапульты. Никто и понятия не имел, что будет дальше. Калигула въехал верхом на Пенелопе в море, пока вода не дошла ей до колен, и закричал:

- Нептун, старинный враг мой, защищайся! Вызываю тебя на смертный бой. Ты вероломно погубил флот моего отца, не так ли? Испробуй свою мощь на мне, если осмелишься.

И прочитал строку из Гомера, ту, где Аякс борется с Улиссом:

- «Ты подымай, или я подыму; А решит Олимпиец!» [140] Роберт Грейвз Я, Клавдий …Повествование, которое подверглись самым различным искажениям не только теми, кто жил в те времена, но также и в последующие годы - это только верно, что все выдающиеся труды предаются сомнению и забвению - причем одни выдают за факты самые сомнительные слухи, другие - объявляют ложью то, что действительно имело место; последующими поколениями в обоих случаях допускались преувеличения. Тацит [1] Роберт Грейвз Я, Клавдий …Повествование, которое подверглись самым различным искажениям не только теми, кто жил в те времена, но также и в последующие годы - это только верно, что все выдающиеся труды предаются сомнению и забвению - причем одни выдают за факты самые сомнительные слухи, другие - объявляют ложью то, что действительно имело место; последующими поколениями в обоих случаях допускались преувеличения. Тацит [1]

На берег накатилась большая волна. Калигула презрительно рассмеялся и пронзил ее мечом. Потом спокойно вернулся на берег и велел трубить сигнал наступления. Лучники выпустили стрелы, пращники метнули камни, копьеносцы - дротики и копья, пехотинцы вошли в воду до подмышек и принялись рубить волны, кавалеристы кинулись в море с флангов и проплыли несколько шагов, размахивая саблями, баллисты извергали каменные ядра, а катапульты - огромные дротики и бревна с железными наконечниками. Затем Калигула сел на военный корабль, велел бросить якорь там, куда не долетали ядра, и принялся выкрикивать нелепые угрозы по адресу Нептуна и плевать за борт. Нептун не сделал никаких попыток защитить себя или ответить, если не считать того, что одного солдата ущипнул омар, а другого обожгла медуза.

Наконец Калигула приказал трубить отбой и велел солдатам вытереть кровь с мечей и собрать трофеи. Трофеями были морские ракушки на берегу. Каждый солдат должен был набрать их полный шлем и высыпать в общую кучу. Затем ракушки рассортировали, запаковали в ящики и отправили в Рим как доказательство его неслыханной победы. Солдаты сочли все это превосходной забавой, а когда Калигула к тому же выдал в награду по четыре золотых на человека, они приветствовали его оглушительными криками. В знак победы Калигула также выстроил очень высокий маяк наподобие знаменитого александрийского маяка, что оказалось великим благом для моряков в этих опасных водах.

Затем Калигула повел все войско обратно вверх по Рейну. Когда мы подошли к Бонну, он отозвал меня в сторону и хмуро шепнул:

- Полки так и не были наказаны за оскорбление, которое они мне нанесли, взбунтовавшись против отца, когда меня не было в лагере. Ты помнишь, мне пришлось вернуться и навести здесь порядок?

- Прекрасно помню, - ответил я. - Но ведь это было так давно. Прошло двадцать шесть лет; вряд ли успело много солдат из тех, кто служил тогда. Ты и Кассий Херея, пожалуй, единственные ветераны, оставшиеся в живых после того ужасного дня.