Юлия Глезарова - Мятежники

Пожалуй, впервые в жизни Сергей ощущал родство с чужим по крови человеком. Мишель не приходился ему ни братом, ни кузеном – но понимал его без слов, как Матвей, разделял его вкусы, просыпался в одну минуту с ним, начинал зевать, когда Сергея клонило в сон, даже голод и жажду они испытывали одновременно, как близнецы, вышедшие из одной утробы. Жить рядом с таким человеком было на удивление удобно, приятно и радостно. Мишель бывал иногда смешон, но он никогда не обижался на насмешки Сергея, наоборот – сам первый смеялся над его остротами, запоминал их, повторял, вводя в их обиход… Сергей, привыкший к тому, что старший брат остроумнее и ловчее его в разговоре, почувствовал себя более уверенным. Беседуя с Мишелем, он заново учился говорить по-русски… Мишель вырос в деревне, на руках у дворни, выучил французский после русского, потому и знал множество слов, словечек и выражений неизвестных Сергею. Припомнив историю с «уездным языком», Сергей однажды попросил у Мишеля прощения за злую шутку. Мишель вздернул брови и начал уверять, что не помнит ничего подобного…

– Ты надо мной пошутил?! Да еще зло? Сережа, помилуй, да ты злую шутку придумать не способен…

– Придумал – не я…

– Помню, как в полку надо мной из-за «уездного языка» смеялись, помню, как обидно было… но тебя среди шутников не вижу… Быть такого не могло.

– Но, я тот случай помню прекрасно… Еще и Матвей мне упрек сделал, что я над тобой смеюсь…

Мишель задумчиво взъерошил густые светло-рыжие пряди на затылке, показывая, что он пытается вспомнить «тот случай».

– Запамятовал! – почти с отчаянием воскликнул он, – совсем ничего в голове нет! Я тебе верю, верю, и прощаю, если ты из-за своего доброго сердца себя виноватым чувствуешь, но… не помню я ничего! Врать тебе не стал бы, сам знаешь…

– Ну как же так?…

Сергей был обескуражен: из-за забывчивости Мишеля его раскаяние оказалось неуместным и повисло в воздухе, как сгусток утреннего тумана. Он искренне полагал, что Мишель с тех давних пор затаил на него обиду, но оказалось, что никакой обиды не было вовсе. Туман надо было рассеять…

– Вспомни, Миша, – тихо и вкрадчиво начал Сергей, – это в казармах было, внизу, около лестницы, перед входом… Помнишь то место?

– Помню отлично, – послушно откликнулся Мишель.

– Вечером… За окном уже стемнело… Фонари зажгли… Я у окна стоял: ждал брата… Ты сверху спускался… У тебя еще книга какая-то в руках была, ты ее пальцем заложил…

– Шиллер, я тогда Шиллера читал…

– Я тебя подозвал…

– Сего не помню, – Мишель внезапно побледнел, провел рукой по лбу, – прости, Сережа, не помню… Не помню… Не хочу больше, хватит… Прошу тебя…

– Господин юнкер, а на каком языке вы со своим Ванькой разговариваете? – внезапно произнес Сергей с той же интонацией, что и тогда, в казармах.

Мишель выскочил из комнаты, Сергей услышал, как хлопнула входная дверь. Взглянул в окно. Мишель сбежал по ступеням, прижимая руку ко рту, нагнулся над ближайшим сугробом. Его стошнило. Сергей отвернулся от окна, налил в стакан воды из графина. Вышел из дома, выпустив из сеней облачко домашнего тепла.

– Что с тобой? На, выпей…

– Я вспомнил! – не обращая внимания на протянутый Сергеем стакан воды, Мишель захватил горсть чистого, хрустящего снега, вытер им лицо. Скатал снежок, размахнулся, запустил в стену. Скатал второй и начал грызть, как яблоко.

– Пошли в дом, холодно, – Сергей обнял Мишеля за плечи, потащил за собой в тепло.

– Я вспомнил, все вспомнил… Я даже вспомнил – почему забыл! – крикнул Мишель.

– Почему же?

– Больно очень было… От насмешки твоей. От других терпел – только досаду чувствовал, а от тебя… не ожидал, верно… Помню, что больно было… так больно… Но я простил тебя, в тот же миг простил!

– Что ты снег ешь? Заболеешь, не дай Бог.

– Ничего. Я крепкий. Боже мой, я все в один момент вспомнит, Сережа! Вспомнил даже, что читал тогда… «Дона Карлоса, инфанта Гишпанского», – Мишель отправил в рот остатки снежка, улыбнулся застенчиво и начал читать наизусть, смотря прямо в глаза Сергея:

– Мишель запнулся, – забыл, как дальше… Ты не помнишь?

– Нет, – покачал головой Сергей, – дальше не помню.

На следующее утро Мишель проснулся с болью в горле и порядочным жаром. Полковой лекарь определил горловую жабу, пощупал напряженно бьющуюся жилу на запястье и сказал, что надо пустить кровь. Сергей с тревогой спросил – нет ли иного средства, но лекарь был неумолим…

После кровопускания Мишель ослабел, но боль в горле терзала его по-прежнему, есть и говорить ему было трудно. Под челюстью надулись желваки. Он хотел уснуть, но не мог…

Сергей присел на его кровать, поправил одеяло.

– Миша, – тихо позвал он друга.

Больной с трудом разлепил опухшие веки. Сергей склонился к нему, заглянул в глаза.

– Сейчас легче станет… Я боль твою заберу… Смотри мне в глаза…

Несколько мгновений Мишель послушно не отрывал свой взгляд от Сергея, потом внезапно застонал, выпростал из-под одеяла руку и заслонил его глаза жаркой ладонью.

– Не хочу… Не надо… Не смотри на меня… Не надо… Ты мою боль… себе заберешь… потом сам заболеешь… не хочу так. Я – сам… Я крепкий…

Отведя от лица чужие горячие пальцы, Сергей увидел, что Мишель лежит, сжав веки, словно ему больно глядеть на свет.

– Открой глаза, – настойчиво попросил Сергей. Впервые кто-то отказывался от его помощи. Впервые кто-то догадался о том, что чужая боль никуда не исчезает, а переливается в него, как прах в песочных часах. Никто до сего момента – ни маменька, ни брат, ни сестры – даже не думали об этом.

– Нет, – сипло произнес Мишель, не открывая глаз, – нет… Моя боль… мне и терпеть… Не хочу… чтоб тебе больно было… Не надо…

Сергей молча наклонился, обнял его, лег рядом.

– Открой глаза, – тихо произнес он, – ну и что с того, что мне больно будет? Я не заболею, все в минуту пройдет… А тебе легче станет… Позволь мне страдание твое облегчить, я на него смотреть не могу…

– Нет, – прохрипел Мишель, отвернулся к стене, прижал к глазам сжатые кулаки, – нет! Уйди от меня! – он вырвался из объятий Сергея и попытался встать с кровати.

– Что с тобой?

Нетвердо ступая босыми ногами по полу, выставив вперед руки, Мишель с трудом нашарил кресло, хотел сесть, но промахнулся – глаза его по-прежнему были закрыты.

Сергей вскочил, хотел помочь, но Мишель отшатнулся, пополз на четвереньках к двери, ослабел, рухнул на бок.