Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны

Нами были суммарно разсмотрѣны роли во время гражданской войны полярныхъ группъ соціальной пирамиды нашей земледѣльческой страны: помѣстнаго дворянства и крестьянства. Объективный анализъ этой роли привелъ насъ къ отрицательнымъ выводамъ — ни помѣщики, ни крестьяне въ своей массѣ не проявили творчески-созидательной работы въ процессѣ революціонно-государственнаго строительства. Анархія, причинившая столько горя странѣ и ея культурѣ, какъ намъ рисуется, кое-чему научила крестьянство, что даетъ основаніе не безъ нѣкотораго оптимизма глядѣть на будущее. Того же нельзя сказать, въ видѣ общаго правила, о помѣщичьихъ кругахъ, которые не восприняли уроковъ исторіи и мало склонны подчиниться исторической необходимости. Возстановленному государственному аппарату придется направить значительную долю своей творческой энергіи именно на внѣдреніе государственныхъ началъ въ помѣщичью и крестьянскую среду.

Перейдемъ теперь къ городамъ и попытаемся, выяснивъ роль дѣйствующихъ въ нихъ соціальныхъ силъ, опредѣлить ихъ удѣльный вѣсъ, какъ въ періодъ гражданской войны, такъ и въ обрисовкѣ дня ближайшаго будущаго. Будемъ, при этомъ, придерживаться того же метода, что былъ примѣненъ въ отношеніи деревни, начавъ съ низовъ и перейдя затѣмъ къ верхамъ. Въ нѣкоторомъ параллелизмѣ съ обрисовкой революціонной роли крестьянства и помѣщиковъ, намѣтимъ контуры дѣятельности въ періодъ гражданской войны фабрично-заводскихъ рабочихъ и торгово-промышленныхъ круговъ.

Едва ли не наиболѣе характерной чертой русскаго рабочаго движенія въ періодъ революціи является, безспорно, необычайное заостреніе классовой борьбы. Было бы наивно отрицать наличіе до войны и революціи антагонизма интересовъ русскихъ работодателей и рабочихъ, настаивая на чисто патріархальныхъ отношеніяхъ между ними; но преувеличенымъ явилось бы и объясненіе остроты классовой борьбы въ промышленной области однимъ только наличіемъ фактически-обострившихся взаимоотношеній. Нѣтъ, значительная роль сыграна въ этомъ отношеніи и предвнесеннымъ извнѣ насажденіемъ теоретически, якобы, «законной» классовой борьбы въ столь острыхъ формахъ. Пропаганда «твердокаменныхъ» основъ марксистской догмы сводилась въ русскихъ условіяхъ именно къ разжиганію классовыхъ противорѣчій, къ лубочному изображенію глубины этихъ противорѣчій и способа ихъ разрѣшенія. А тутъ еще война, отвергая многія, если не всѣ сдержки, стала вносить въ психику русскаго человѣка стихію злобы, ненависти, вражды. Ясно, что при подобнаго рода дрожжахъ тѣсто классовой борьбы стало всходить необычайно быстро и принимать строго-опредѣленныя формы. Духъ злобности насаждался столь упорно въ теченіе всей войны, проповѣдь эта находила столь подходящую почву въ низахъ, и безъ того обозленныхъ тяготами жизни, что не приходится, въ сущности, удивляться пышному расцвѣту цвѣтовъ зла въ революціонную эпоху. Милитаризмъ эпохи 1914—1917 гг., насаждая ненависть къ врагу внѣшнему, косвенно способствовалъ зарожденію ненависти и къ тѣмъ, кого въ разныхъ слояхъ считали врагомъ внутреннимъ, т. е. помѣщикамъ — въ крестьянской средѣ — и фабрикантамъ — въ рабочей. Война, по существу своему, не могла явиться школой любви, гармоніи, соціальнаго мира, уваженія къ человѣку, какъ таковому. Есть ли удивительное въ томъ, что въ мало-культурной русской рабочей и крестьянской средѣ дыханіе войны оставило слѣдъ въ видѣ заостренія классовой борьбы, внесенія въ нее зоологической злобности съ ея девизомъ «человѣкъ человѣку — волкъ».

При слабомъ развитіи въ Россіи фабрично-заводскихъ предпріятій соціально-политическая роль рабочихъ должна бы быть ограниченной и сравнительно небольшой. Однако, сдѣлана была искусственная попытка слѣдовать рабски за догмой вульгаризированной марксистской теоріи, копируя образцы странъ промышленно развитыхъ, какъ Германія, Англія, Бельгія, Франція и т. д. Рабочимъ кругамъ задолго еще до революціи 1917 г. прививалась идеологія «избраннаго» класса, призваннаго сыграть громадную міровую соціально-политическую и даже моральную роль. Взваленная на плечи рабочаго класса тяжесть оказалась ему явно не по силамъ. Ни соціально-экономическая обстановка, ни классовая подготовка, ни моральное сознаніе не способствовали осуществленію рабочаго мессіанизма. Подхвативъ дружно максималистическіе лозунги, настойчиво добиваясь несвойственной ихъ численности и экономическому значенію роли, рабочіе съ самаго начала революціи стали проявлять не столько идеалистическое стремленіе охраны обще-государственныхъ интересовъ, сколько жадно-эгоистическую тягу къ защитѣ интересовъ — даже не классовыхъ, а цеховыхъ, групповыхъ и, зачастую, личныхъ. Громя на словахъ узкое корыстолюбіе владѣющихъ классовъ, вожаки рабочихъ на дѣлѣ увлекали рабочія массы именно на путь чисто животной борьбы за существованіе. Теорс тически-п и аномѣрная и идеалистическая въ своей основѣ классовая борьба стала на дѣлѣ сводиться къ зоологическому завладѣнію цѣнностями и матеріальными благами, принадлежавшими владѣльцу даннаго предпріятія. Доходы съ захваченныхъ предпріятій распредѣлялись между рабочими этого же предпріятія, запасы сырья ревниво оберегались для нуждъ только даннаго завода или фабрики, фабрично-заводскіе кооперативы обслуживали нужды только своего комплекта рабочихъ и ихъ семей. Широкіе обще-рабочіе идеалы стали сводиться къ узенькимъ групповымъ нуждамъ. Маленькая цеховая колокольня стала замѣнять собою миражъ обще-пролетарскаго маяка. Стала получаться нѣкоторая аналогія съ крестьян скими захватами имѣній съ распредѣленіемъ земли лишь между окрестными жителями, забывая о болѣе отдаленно живущихъ крестьянахъ, не говоря уже о крестьянствѣ въ его цѣломъ. Нужно только подчеркнуть, что сравнительно съ крестьянами болѣе высокое культурное развитіе фабричныхъ рабочихъ не привело къ разрушенію инвентаря. Кое-что хотя и расхищалось изъ мелочей фабричнаго оборудованія или изъ пригодныхъ для домашняго хозяйства предметовъ заводской кладовой (кожа, керосинъ, масла и т. д.), но за сохраненіемъ машинъ повсемѣстно слѣдили сами рабочіе и ихъ заводскіе комитеты. Машины охранялись отъ порчи, снятія частей и вывоза въ другіе пункты — рабочими самого предпріятія, быстро понявшими, что предпріятіе ихъ кормитъ, что ихъ интересы тѣсно связаны съ интересами самого предпріятія, его оборудованіемъ, запасами сырья и т. д.

Осознаніе тѣснѣйшей зависимости между благополучіемъ даннаго предпріятія и благосостояніемъ рабочихъ и служащихъ, его обслуживающихъ, довольно скоро охладило пылъ рабочихъ въ смыслѣ устраненія чиновъ заводской администраціи и высшаго техническаго персонала, а также — требованія конфискаціи и распредѣленія между данной группой рабочихъ суммъ, находившихся на текущемъ счету предпріятія. Ставъ ближе къ управленію предпріятія, подойдя къ изученію его технико-финансоваго механизма, рабочіе многихъ болѣе крупныхъ фабричныхъ центровъ, а также приказчичья масса иныхъ центровъ торговыхъ — стала постепенно понимать всю абсурдность требованій націонализаціи фабрично-заводскихъ, торговыхъ и банковскихъ предпріятій. Исходя не столько изъ общихъ соображеній, сколько изъ заботъ о благополучіи своего небольшого коллектива, рабочіе и служащіе все чаще начинаютъ громко мечтать о возвращеніи прежняго хозяина, о возстановленіи единой его направляющей и руководяшей руки, пусть ограниченной въ своихъ правахъ въ области распредѣленія прибылей и, отчасти, контроля, но все же управляющей дѣломъ.