Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Тишина.

Кость начала обугливаться.

Шаман Гекчу, умевший писать, читать, толковать сны и вопрошать духов, был единственным, способным разгадать загадку. Он-то время от времени и переворачивал кость в костре.

А мы не отводили от него глаз, сгорая от любопытства, что-то он нам скажет? Иногда случалось, что кость лопалась пополам, и тогда тайна оставалась сокрытой. Так бывало не раз и не два…

Но на сей раз все как будто шло к счастливой развязке. Кость хрустнула, и по ней побежали трещинки — тонкие и потолще, короткие и подлиннее, они избороздили всю поверхность кости.

Шаман достал кость из костра железными щипцами, помахал в воздухе, чтобы остудить, и, осторожно взяв кончиками пальцев левой руки, приблизил почти вплотную к виску. Он к чему-то прислушивался, закрыв глаза, потом опустил кость пониже и впился в нее глазами. И вдруг прошептал:

— Ч-ч-ч… Ч-ч-ч…

Мы так и прикипели глазами к его губам.

Со стороны реки послышался крик турпана.

— Чин… чин… — проговорил шаман.

Мы все плотно обступили его.

И снова прокричал турпан.

— Ч-ч-ин-гис… Да-да, гис!

— Чингис? — удивленно поднял брови один из стариков.

— Да, Чингис! — ответил шаман. — Это правда, это мне сказала кость: Чингисхан! А это значит: Самый Настоящий Властитель! Вот как будут звать нашего героя.

Каждый из нас повторил это имя про себя.

— Чингисхан, — шептали мы. И еще и еще раз: — Чингисхан!

Темучин тоже повторил это имя. И Джамуха повторил его. Он, наверное, был рад, что кость не сказала: «Темучин».

— И где же тот, кто носит это имя? Кто он? — спросил Бохурчи.

Шаман ответил ему торжественно-размеренным голосом:

— Об этом кость ничего не сказала. Может быть, герой уже сейчас среди нас, но пока не знает, что будет носить это имя.

— И как же он об этом узнает? — вопрошал шамана пылкий Бохурчи.

— Небо подаст ему знак. Может быть, в виде белого сокола, который опустится на его шатер!

— Темучин! — воскликнул Бохурчи. — Кто, если не он? Самый Настоящий Властитель — это Темучин! Его и назовут Чингисханом.

Джамуха немедленно встал и зашагал к своему шатру, не сказав нам ни слова.

А Темучин проговорил с укоризной:

— Одного ты, Бохурчи, обидел, а другому не помог! Громкие мысли — все равно что повозка об одном колесе. Нагрузить ее можно доверху, только с места не сдвинешь!

И тогда Бохурчи тоже ушел от ночного костра. Но не оскорбленный, как Джамуха, а пристыженный, потому что понял, какую ошибку допустил.

На другое утро я спозаранку поспешил к озеру. Мне захотелось порыбачить после столь долгого перерыва, после столь шумных недель меня потянуло посидеть с удочкой у воды. В моих ушах до сих пор стояли крики и вой многих тысяч участников битвы, у меня до сих пор стояли перед глазами горящие юрты, потрясенные лица матерей, горы раненых и убитых.

Там, где гора, напоминающая горб верблюда, соприкасалась с небом, зажглось солнце. Я смотрел на него не отрываясь, и у меня начали слезиться глаза. Раскаленный диск поднялся над горой, и все окрест — и лес, и озеро, и кусты, и долину Черного Сердца — залило красноватым светом.

Сиди и наслаждайся ранним летним утром, шелестом пышных трав и запахом степного ветра! Когда я раздвигал камыш, он потрескивал: птицы испуганно вскрикивали, заслышав мои шаги. Решив переменить место, я искал, где бы устроиться поудобнее.

Но этим утром клева не было. Сколько раз я ни переходил с места на место, не шла рыба на крючок, и все тут! Озеро молча уставилось на меня, как зеркало, в которое я молча смотрелся. И только мягкий ветерок накладывал складки и морщинки на это зеркало.

Я больше не обращал внимания на мою уду и оставил ее в воде, потому что глаза мои нашли нечто, обрадовавшее их: блестящих на солнце стрекоз, которые покачивались на колышущемся камыше, пестроперых выпей, хватающих насекомых на лету, и даже несколько речных скоп, круживших над озером.

Уйдя в свои мысли и прислушиваясь к окружающему меня миру, я вдруг вздрогнул, заслышав неподалеку шелест щетинницы.

Шаги приближались.

Быстрые шаги.

Птицы вспорхнули с облюбованных мест.

А дикие утки ныряли в воду.

Кто-то позади меня раздвигал руками камыш, как незадолго до этого раздвигал его руками я. Прежде чем разглядеть человека, я увидел два приближавшихся ко мне кувшина, два красивых пустых кувшина, болтавшихся на вытянутых вперед руках и закрывавших лицо. Я очень скоро узнал его: это была девушка-меркитка из толпы пленных, которой я подал с лошади полную чашку кумыса. Сегодня у нее не было огненной лилии в волосах. Когда она заметила меня, ее руки с кувшинами опустились, и камыш передо мной сомкнулся.

— Пойди сюда, — сказал я.

Она не сдвинулась с места.

Я сделал несколько шагов ей навстречу и резко раздвинул камыш, так, что мы оказались с ней лицом к лицу.

Девушка улыбнулась:

— Я выхожу! — И прошла мимо меня.

На ней по-прежнему было грубое льняное платье тоскливого серого цвета, и она все еще ходила босая.

— Ты удишь рыбу?

Я кивнул.

— И сколько ты уже поймал?

— Ни одной.

— Ни одной? Я тоже всегда ловила рыбу — там, в верховьях Килхо! И в солнечный день, и в ветреный, и в дождь, и в туман. Даже зимой, когда лед приходилось пробивать, мы ловили рыбу. И она всегда нам попадалась. Там, в верховьях Килхо!

Рассказывая об этом, она весело перепрыгивала с одного большого камня на другой, и теперь на плоских камнях на берегу повсюду виднелись черные отпечатки ее мокрых ног.

— Может, озеро чересчур глубокое? Или чересчур холодное? — спросила она.

Я пожал плечами. Мне очень понравился ее голос. Когда я задерживал на ней свой взгляд, она отворачивалась и подолгу смотрела в сторону почти недвижного сейчас озера, темного леса или горбатой горы.

— Ты не любишь разговаривать?

Вместо ответа я лишь улыбнулся ей. А она вернулась к воде и наполнила свои кувшины.

— Садись рядом со мной, — предложил я, опасаясь, что она уйдет и я опять останусь один.

— С удовольствием, — ответила она и поставила кувшины на песок.

Девушка села напротив меня на синий камень, повернувшись спиной к озеру.

— Как тебя зовут? — негромко спросил я.

— Алтын-Читчик, Золотой Цветок! — ответила она мне, упершись локтями в колени и взяв голову в ладони. Сейчас она не сводила с меня своих узких темно-карих глаз.

— Золотой Цветок, — повторил я. — Красивое имя.

— А тебя как зовут?

— Кара-Чоно, Черный Волк.

Над Верблюд-горой появились темные тучи. Зеркало озера потемнело. Теплый ветер шевелил щетинницу. В лесу хрипло закричала сойка.

Золотой Цветок побежала к своим кувшинам, говоря:

— Как я могла забыть! Меня ждут в орде с водой!

— И когда ты вернешься обратно?