Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Тенгери втайне хотелось, чтобы их войско где-то попятилось — тогда, может быть, их тысячу скорее бросили бы в бой. Это было вызвано чистым любопытством, которое порой охватывало его, когда старики рассказывали о минувших горячих битвах или опасной охоте. Они умело выбирали слова, расцвечивая свой рассказ страхом, огнем и тьмой: там, где их поджидала опасность, они переходили на шепот, а где до победы оставалось лишь переступить через смерть — на крик. Но все же слова оставались словами, как ни нанизывай и ни создавай из них героического повествования, даже если они до того околдовывали слушавших, что тем начинало чудиться, будто и они сражаются и побеждают или гибнут. Но под конец всегда оказывалось, что ты-то сидишь на своем месте, на камне или на траве, и лишь внимаешь рассказу, а не сражаешься. Поэтому Тенгери и хотелось, чтобы монголы где-нибудь попятились и их тысяча поскорее вступила бы в бой.

Но им пришлось провести еще не один день, не одну ночь в седле, пока они встретились с врагом, не идущим, а бредущим им навстречу, потому что это были пленные, рядом с которыми гордо восседали на конях монгольские воины. Правда, пленных этих было не много: небольшой передовой отряд китайцев удалось окружить в ущелье и взять ночью так, что те не успели спустить с тетивы ни одной стрелы. Что известно всаднику о муках, которые испытывает пеший пленный? Обессилевшие китайцы с мольбой бросали взгляды на своих стражей, но победителям не было дела до их страданий, они подгоняли и подгоняли пленных и хохотали во все горло, когда те в отчаянии падали на колени в пыль и взывали к Будде.

Тысяча, к которой принадлежал Тенгери, как раз отдыхала, и воины разлеглись на траве. Стражи придержали своих лошадей и приказали пленным сесть. Пока воины переговаривались со стражами, ели и пили, обмениваясь новостями и трофеями, пленные всем своим видом показывали, что умирают от жажды. Однако стражи делали вид, будто не замечают этого, а некоторые из них даже угрожающе замахивались плетками.

— Они хотят пить, — сказал Бат, и лицо у него было такое, будто их жажда его радовала.

«Как же так?» — думал Тенгери. Ему казалось странным, почему побежденному противнику можно отказать в глотке воды. И слова десятника, фактически отказывавшие в глотке живительной влаги пленным, вызвали резкий протест в его душе.

И он, не произнеся ни слова, встал и сделал сидевшим неподалеку от него пленным знак следовать за ним. Сразу поднялись восемь китайцев, скорее удивившихся, чем обрадовавшихся.

— Эй, что ты собираешься делать с ними? — спросил его бородатый страж.

— Они хотят пить, брат, я отведу их к ручью, пусть напьются.

— Вот как? Отведешь к ручью? — Он натянул свою шапку на лоб и оскалил зубы. — Это пленные, а не овцы, слышишь? Выдумал тоже, на водопой поведет! А если они разбегутся?

— Тогда я их поубиваю! Мои стрелы их догонят!

— Всех восьмерых, да? А вдруг они побегут в разные стороны? Об этом ты не подумал, юноша, признайся!

Об их бегстве Тенгери действительно не подумал.

— Глупец! Послушай: возьми четверых, а потом еще раз четверых. И если хоть один от тебя уйдет, ты сам восемь раз умрешь!

Воины и стражи рассмеялись.

Тенгери быстро зашагал с первой четверкой к ручью, успев еще услышать, как Бат сказал стражнику:

— Он все равно что дитя малое: плачет, когда мы смеемся, болтает, когда все мы молчим, поет, когда мы изрыгаем проклятья; до сих пор ему приходилось стеречь лошадей и овец, но людей — никогда.

Ручей был узким, и все дно его кто-то словно аккуратно выложил крупными продолговатыми камнями.

— Смотрите не разбегитесь! — прикрикнул Тенгери на пленных.

Они пугливо закивали, хотя скорее всего слов его не поняли.

— Если вы убежите, мне не сносить головы. А что стоит человек без головы?

Они снова закивали.

— Давайте пейте!

И опять они закивали, но пить пока не осмеливались.

— Да пейте же! — Тенгери опустился на колени на лежавший у ручья плоский камень и приник к воде, как баран.

Теперь китайцы его поняли и тоже попадали на колени, а один даже свалился в ручей, обдав всех брызгами.

— Эй, ты что? Уплыть вздумал, а? Вылезай, говорю тебе, да поживее!

Китаец поднял руки, жалобно залепетал что-то и покорно выполз на берег.

Напившись досыта, они наполнили водой свои долбленые тыквы-кувшины.

— Готовы? Пошли теперь обратно! — сказал Тенгери.

У китайцев был теперь другой вид. Их лица разгладились, глаза ожили, в них появилось даже какое-то тепло. Вдруг все они полезли в карманы и вытащили из них какие-то вещицы, которые Тенгери прежде видеть не доводилось. Это были листки, испещренные странными значками. Не зная им цены, он все же сунул их себе за пазуху и повел китайцев дальше, встретив по дороге Тумора, другого воина из своего десятка, тоже с четырьмя китайцами. Тенгери эта встреча обрадовала. Особенно то, что тот тоже решился отвести пленных к ручью.

— Что это такое, не знаешь? — Тенгери показал ему таинственные листки.

Тумор покачал головой. Ветер разворошил его черную гриву; он открыл было рот, словно желая сказать что-то, но не знал, что именно. Он покачал головой — вот и все.

— Они подарили мне это с таким видом, будто это золото или серебро, но ведь это не серебро и не золото, Тумор, да и красоты в них никакой нет, в этих листках.

— Да, красоты в них нет. Выброси их, Тенгери. Если они нагнутся за листками, значит, это все же ценная вещь — и ты их у китайцев опять отнимешь. Оставят на земле — ты ничего не потерял!

— К чему бы им дарить мне вещи, никакой цены не имеющие, Тумор?

— Спроси Бата! — И Тумор пошел своей дорогой, а Тенгери счел, что его совет недурен.

Десятник ответил ему:

— Да, этим добром у них набиты все карманы. Тут вот какое дело: за один листок ты получишь в империи Хин, ну, предположим, полбарана, за два — целого и так далее. За десять листков — верблюда, а за…

— Не может этого быть! Верблюда меняют не меньше чем на шесть баранов.

— Не в империи Хин. Там хватит и десяти таких листков. Они все равно что золото!

— Как ты сказал? Все равно что золото? Да разве они на золото похожи?

— Это деньги, Тенгери, а деньги все равно что золото. Эти бумажные листки они называют деньгами. Только не слишком-то радуйся, можешь их спокойно выбросить, у нас ты за них не получишь даже полуобглоданную кость. А в империи Хин они тебе не понадобятся. Там мы возьмем себе, что пожелаем, без этих листков, понимаешь?

— А кто их делает?

— Ремесленники китайского императора, Тенгери.

— Вот как? Тогда императору достаточно приказать наделать побольше такого добра, и он получит, что пожелает!

— Император получит все что угодно и без этих листков! — ухмыльнулся Бат.