Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

– Хохловский переулок, Малый Трёх… Трёхсвятительский, Хитровский… Какие странные названия… Где это мы?

– Ты же сейчас сама прочитала название. Это Хитровка. Когда-то – самый разбойничий район города. А сейчас, пожалуй, последний нетронутый уголок старой Москвы. Я специально провёз тебя по кругу.

– Очень крутые улицы…

– Москва стоит на семи холмах, это – один из них, называется Ивановская горка. А на самом верху – Ивановский монастырь. В его темнице сидела Салтычиха. В подземной камере, без света, без свежего воздуха. В церковь её тоже не водили. По легенде в стене храма пробили отверстие, через него она и слушала литургию. Между прочим, в тюрьме она провела тридцать три года, пережив заточившую её Екатерину. Хочешь, подъедем, посмотрим?

– Нет, – передёрнула плечами Ольга, – не хочу. Там, наверное, до сих пор камни смердят злобой и безумием…

– И то верно. Тогда мы приехали. Нам сюда.

Мы прошли через низкую широкую арку и оказались во дворе. Слева была выщербленная стена красного кирпича, затянутая девичьим виноградом, и железные гаражи, крашеные облезлой синей и зелёной краской, а справа – трёхэтажный старый жилой дом с кактусами на подоконниках и бумажными снежинками, оставшимися с прошедшего Нового года. В подвал вела лестница со стёртыми ступенями, над дверью была вывеска «Эребуни». Я толкнул тяжёлую дверь, в темноте глухо звякнул колокольчик. Потом загорелся свет и навстречу нам вышел Армен.

– Вай, ара, да?! – воскликнул я.

Армен улыбнулся и обнял меня за плечи.

– Почему так долго не приходил? – спросил он с укоризной. – Нехорошо. Мама спрашивает: «Почему Вадим не приходит?» Луиза спрашивает, дети спрашивают. Дети совсем взрослые стали, ты их не узнаешь, наверное. Что-то случилось? Болел? Почему не позвонил тогда?

– Ну, прости меня, Армен, виноват. Что тут скажешь? Жизнь какая-то безумная: утром встал, не успел оглянуться – ночь на дворе, спать пора. Куда день пропал? Что делал? Веришь, не знаю… Бесы кружат.

– Верю. Почему не верить? Сам так живу! – вздохнул Армен. – Но молодец, что пришёл. Сегодня гостей мало, твой стол свободен. Как знал, что придёшь. Но что же это мы? Представь меня девушке, прошу.

– Это Ольга. Она из Франции, но она русская. А это мой друг Армен.

Ольга улыбнулась и подала Армену руку, он склонился и поцеловал её. Вышло это у Армена изящно и естественно, как вообще всё у него, а Ольга, по-моему, смутилась.

Армен был красив, как бывают красивы настоящей мужской красотой немолодые армяне. Рослый, широкоплечий, чуть полноватый, с седеющими висками, в чёрном костюме, крахмальной сорочке, лаковых туфлях и галстуке-бабочке. Сейчас почти никто не умеет носить костюм, Армен – умел. Так должен выглядеть профессор консерватории по классу виолончели. Аристократизм у него в крови, хотя какой он аристократ? Сын школьного учителя, пятый ребёнок в семье.

Зал ресторанчика действительно был пуст, занят был только один столик. Моё любимое место, в углу напротив эстрады, было свободно.

– Что хотите кушать? – спросил Армен.

– Давай я не буду выбирать, хорошо? Хочу, чтобы Оля попробовала настоящей армянской еды. Спроси у мамы, она ведь на кухне?

– Нет, мама сегодня дома, но я тебя понял. Твоя девушка не пожалеет, что согласилась прийти в «Эребуни», обещаю, – сказал Армен и ушёл на кухню.

– Вы давно дружите? – спросила Ольга.

– Давно. В девяностые годы в Ереване было очень тяжело, и Армену пришлось перевезти семью сюда. Он купил этот подвал и переделал его в кафе, ресторан или клуб – не знаю, как лучше сказать. У нас Армена многие знают. Юбилеи, звания, должности – всё стараемся отмечать здесь. Посторонние сюда почти не заходят. С улицы вывески не видно, да Армен и не стремится к наплыву посетителей. Сейчас здесь спокойно, но был момент – обложили его данью бандиты. Он не хотел говорить, да мы узнали. Жена его, Луиза, призналась тайком. Тогда я помог немножко, надел боевую шкуру и сходил на приём к высокому начальнику. А ещё и генерал наш подключился, он Армена тоже знает. Ну, оперативники у нас народ резкий, вопрос за один вечер порешали.

– Боевая шкура – что это?

– Да военная форма. Мы же не носим её никогда.

Ольга с интересом рассматривала зал. Подвал был очень старым, с низковатым сводчатым потолком и массивными колоннами, окна в глубоких амбразурах почти не давали света. Зал освещали бра и расставленные по углам светильники. Столы были без скатертей, а на жёстких деревянных стульях лежали пёстрые подушки. Оштукатуренные стены были расписаны видами Армении вперемешку с портретами.

– Странная идея – рисовать портреты в ресторане, кажется, что эти люди будут заглядывать мне в рот. Это родственники хозяина?

– Нет, конечно. Армяне очень гордятся своим прошлым и великими людьми. Всех я не знаю, если хочешь, можем спросить у Армена. Вот это – Месроп Маштоц, создатель армянской письменности. Из Византии он привёз Библию и перевёл её с греческого языка на армянский. Он жил давно, в четвёртом веке. А вот это Комитас, он почти наш современник, умер перед Второй мировой войной. У армян была своя нотная грамота, хазовое письмо, но со временем его разучились читать. Записи древней музыки были, но как её исполнять, не знал никто. Комитас потратил многие годы на расшифровку хазов. Говорят, на первых концертах, когда впервые за пятьсот лет зазвучала, казалось, навсегда утраченная музыка, взрослые мужчины плакали. На склоне лет Комитас потерял рассудок и двадцать лет, до самой смерти, провёл в психиатрической лечебнице.

Ольга передёрнула плечами.

– Холодно?

– Страшно…

Подошёл Армен и начал расставлять на столе тарелки с сыром, подогретым лавашем, зеленью, маринованным чесноком и горшочки с разноцветными соусами. Посуда была глиняная, грубой ручной лепки, ножи и вилки с потемневшими деревянными накладками. Рюмок и бокалов Армен не признавал, на столах у него были только отмытые до синевы гранёные стаканы, классические, мухинские, с ободком. «Обязательно надо видеть цвет вина и чувствовать тяжесть бокала в руке», – объяснял Армен. Вино он всегда выбирал сам, не спрашивая у гостей, и приносил его в глиняных кувшинах. Никто толком не знал, какое вино пьёт, но жалоб я не помню. Иногда выбор Армена был неожиданным, но всегда оказывалось, что вино замечательное и на редкость подходит к еде.

– Это мшош, а это – схорац, – принялся объяснять Армен, показывая на блюда, – потом будет суп с курагой и кюфта.

– А… из чего он, ну, вот этот мшош и схорац? – осторожно спросила Ольга.

– Мшош – это блюдо из очень-очень старой армянской кухни. Делается из чечевицы, кураги, орехов, ну, и пряностей, конечно. Его мажут на лаваш и кушают как закуску. Схорац это… как это по-русски? А! Такие лодочки из баклажанов с овощной начинкой. Надо кушать тёплыми.