Наталия Венкстерн - Узник Бастилии

Через несколько дней дворец в Версале был взволнован необыкновенным событием. Королева была предупреждена о том, что на ее жизнь готовится покушение. Предупреждение пришло в виде письма, написанного в самых почтительных выражениях. Подписано оно было безвестным именем некоего Анри Латюда.

«Мне удалось узнать, — писал незнакомец, — совершенно случайно, что злоумышленник собирается прислать вам букет цветов, посыпанных ядовитым порошком. Считаю себя счастливым, что могу предупредить гнусное злодеяние и сохранить вашу драгоценную жизнь».

Прочтя эти строки, королева упала в обморок, а придя в себя, с криками стала требовать, чтобы вся полиция Парижа была поставлена на ноги и злоумышленник найден. Все меры предосторожности были приняты, и злополучный букет цветов, действительно полученный к вечеру, подвергся самому тщательному обследованию.

Министр полиции и король лично присутствовали при разбирательстве; на комнатной собачонке была испытана сила ядовитого порошка: к великому изумлению присутствующих он оказался безвредным.

Министр полиции тонко улыбнулся.

— Я нисколько не сомневался в этом, ваше величество, — сказал он, — обман слишком груб и наивен. Повидимому, молодой человек, называющий себя Анри Латюдом, является одновременно и посланником букета и автором письма.

— В таком случае, какова же цель?

— О, ваше величество, роль спасителя королевы. Какая заманчивая мечта для легкомысленного юноши. Поверьте, что это обычная ребяческая шалость, которая не будет иметь никаких последствий. Все это шито белыми нитками, и, повидимому, молодой человек совершенно неопытен и потому безвреден.

— Что же вы советуете?

— Десять лет Бастилии прочистят мозги этого безумца; но это не важно, важно то, что ее величество может быть спокойна.

Министр полиции низко поклонился.

— Отдаю это дело на ваше распоряжение, — сказал король, милостиво кивнув головой министру, — однако помните, что негодяй должен быть наказан; я знаю, что, пока он на свободе, королева не будет иметь ни минуты покоя, — примите меры.

Латюд сидел в своей каморке вместе с хозяином гостиницы, с которым успел подружиться. Правда, он старался не забывать о том расстоянии, которое существовало между ним, дворянином, и простым парижским обывателем, но желание поболтать с кем-нибудь пересиливало гордость. Анри был очень весел и возбужден. Он то и дело радостно улыбался и ласково похлопывал хозяина по плечу.

— Видите ли, друг мой, — говорил он, — теперь-то уж я держу свое счастье обеими руками и совершенно уверен в своем будущем. И подумать только, что я обязан своей удачей отчасти вам.

— Мне? Каким образом?

— Ну, пока об этом еще рано говорить, но потом, когда дела мои устроятся и когда я буду в Версале…

— Вы надеетесь скоро попасть в Версаль?!

— Надеюсь? Я уверен в этом, понимаете ли, уверен!

Хозяин недоверчиво покачал головой.

— Счастье ваше, — сказал он, — однако вы уж очень скоро…

Стук в дверь прервал его слова. Латюд вскочил со своего места.

— Ага! что я вам говорил, — сказал он, — в такой поздний час… это могут быть только те, кого я ожидаю.

И он побежал открывать дверь. На пороге перед ним появился полицейский агент, позади которого толпились несколько подозрительных личностей. Агент приподнял шляпу и изящным движением развернул перед Латюдом лист бумаги, закрепленный королевской печатью. Анри жадно схватил бумагу, но, бросив взгляд на написанное, тотчас смертельно побледнел.

«Г-н Бернье, — гласила грамота, — я пишу вам это письмо с просьбой принять в моем замке Бастилии дворянина Анри Латюда и задержать его до нового распоряжения с моей стороны. Молю бога, дабы он простер на вас свое святое покровительство. Дано в Версале. Август, 1754 года. Людовик».

— Что это значит? — пробормотал Латюд.

— Именем короля я вас арестую.

— Но что я сделал? — воскликнул молодой человек.

— Не в этом дело, мой юный друг, прошу вас следовать за мной.

Всякие протесты были излишни; при помощи хозяина растерявшийся Латюд стал собираться.

Представитель полиции равнодушным взглядом смотрел на его сборы.

— Всякие вещи будут излишни, — сказал он, — вы будете снабжены всем, что вам необходимо. Будьте добры, поторопитесь.

В темном извилистом переулке, под каменными сводами ворот, тускло освещенных большим раскачивающимся от ветра фонарем, стояла высокая узкая карета, запряженная в две лошади. Окна ее были заделаны частой решеткой. Ошеломленного Латюда втолкнули в экипаж, и тяжелые колеса запрыгали и застучали по мостовой.

Лошади мчались в сторону улицы Сент-Антуан. При в'езде в предместье, на левой — стороне Сены, возвышалось гигантское здание. Это была Бастилия.

В начале XIV века Карл VI воздвиг эту крепость, которая должна была служить защитой Парижу. Могучие стены могли противостоять самым яростным нападениям, выдерживать длительную осаду. Но постепенно монархия, воюющая с внутренними своими врагами не меньше, чем с внешними, стала пользоваться Бастилией и для другой цели: исключительная мощь крепости сделала ее первой в Париже государственной тюрьмой. Все лица, неугодные королю, все беспокойные граждане— все попадали в Бастилию. Бастилия в глазах парижан сделалась воплощением самовластия, главной тюрьмой произвола, хотя она и была далеко не единственной тюрьмой во Франции.

Как же попадали туда? В начале XVII века министр д’Аржансон изобрел особые грамоты, носившие название «приказов короля». По этим приказам всякого человека можно было без суда посадить в тюрьму. Освобождение могло последовать только по новому приказу короля. Вскоре, однако, оказалось, что короля приходится беспокоить слишком часто, и изобрели новый способ. В приказах, заготовленных и подписанных, оставляли свободным место, где должно было значиться имя заключаемого, а приказы раздавались на руки приближенным короля в полное распоряжение в виде особой милости. Таким образом важные придворные могли засадить в Бастилию всякого неугодного им человека.

— Король, — сказал однажды министр полиции, — слишком добр, чтоб отрубить кому-нибудь голову, он предпочитает посадить своего врага в Бастилию и там «забыть»; его. Голова его остается на плечах, он через тридцать-сорок лет умрет собственной смертью.

Бастилия состояла из восьми огромных башен, соединенных высокими стенами. Каждая башня имела пять этажей камер. В первом этаже, в уровень с землей находились сырые карцеры, во втором этаже камеры были суше, но также холодны, в третьем и четвертом были комнаты с каминами, в пятом, так называемом «колпаке», помещались комнаты ледяные зимой, знойные летом. Плоские крыши башен были украшены зубцами и на них стояли пушки, грозно глядевшие на Париж и его окрестности.