Эдуард Борнхёэ - Борьба Виллу

— Мария, ты что, оглохла? — кричала ристиская Крыыт со все возрастающей злостью. — Сию же минуту отпусти руку кузнеца и иди в дом! (Май исполнила первое приказание, но не со страхом, а с тихой улыбкой.) А ты, Виллу, как ты, бессовестный, еще смеешь

показываться мне на глаза? Не дальше как позавчера ты меня до смерти рассердил. Благовоспитанный господин, немец-портной Хадубранд Флитергольд является нас навестить, дарит Марии дорогой платок на шею, оказывает всем нам честь своей любезной беседой, как если бы мы были ему ровня! Сердце мое умиляется, когда я вижу, как он уважает Марию, как стремится сделать ее счастливой. И тут являешься ты, как злой дух, суешь свой глупый нос куда не следует, начинаешь подтрунивать и насмехаться над почтенным человеком и этим в конце концов заставляешь удалиться из нашего дома этого господина, которому ты сам и в подметки не годишься!

— Кто же ему велел уходить? — спросил кузнец, пожимая плечами.

— А что ж он, по-твоему, должен был сносить насмешки от такого, как ты?

— Никто и ему рот не закрывал.

— Так он должен был с тобой перебранку затеять? Он гордо и вполне справедливо заявил, что рабу отвечать надо только кнутом.

— Он, наверно, сказал это совсем тихо? — засмеялся кузнец.

— Жаль, что он не попросил у меня кнута, — небрежно добавил Прийду.

— Молчать! — крикнула мать, сверкнув глазами. — Этот дьявол настолько испортил тебя, бедного ягненка, что ты уже начинаешь огрызаться, как и он. Ты хочешь быть молодым хозяином и в то же время потворствуешь наглости этого человека, позорящего твой дом? О господи, помоги!.. Но я заявляю: я этого больше терпеть не хочу. Не хочу и не буду! Слышишь, Виллу? Ты к нам больше не являйся! Ты нас прямо губишь. Ты отпугиваешь самых почтенных наших друзей. Прийду превращаешь в пьяницу и бродягу, а Май забиваешь голову глупыми мыслями…

— Дорогая мама, не говори так! — попросила Май, краснея.

Но Крыыт была в таком воинственном настроении, когда уговоры действуют как береста, брошенная в огонь. Крыыт стала еще громче бранить кузнеца и гнать его вон. Бедный Виллу стоял, понурив голову, и не знал, как ему быть. Известно, что крикливая брань женщины больше всего пугает именно храбрецов. Могло случиться, что наш великан в конце концов обратился бы в бегство, если бы его вовремя не выручил Прийду. Он с бочонком в руках проскользнул в дом, наполнил там кружку сладким вином и поднес ее матери:

— Выпей, мать, но сначала понюхай… Правда, хорошо пахнет?

Живя у комтура, Крыыт узнала вкус лучших иноземных вин и научилась их ценить. Сладкий запах, коснувшийся ее обоняния, явно умерил ее гнев.

— Откуда ты его взял? — спросила она почти ласково.

— Выпей, тогда узнаешь, — ответил Прийду.

Крыыт отпила глоток, причмокнула губами, отпила еще, улыбнулась, отхлебнула в третий раз и похвалила вино.

О таком вине сам ландмейстер Ливонии может лишь мечтать, — серьезно заявил Прийду и осушил кружку. — Такое вино водится только у одного человека во всей Ливонии, и это самый лучший человек в Ливонии. Вот он стоит, смиренно, как слуга, и ждет, что бы его отблагодарили лучше, чем до сих пор.

Такого хорошего вина у кузнеца никогда не водилось, — бросила Крыыт небрежно, но уже не так сердито.

Такого хорошего не было, но и плохого у него никогда не было, — заявил Прийду от всего сердца.

Эка невидаль! — насмешливо произнесла Крыыт; она всегда раздражалась, когда видела, что ее дети заступаются за кузнеца. — Кому нужно его вино? Только тебя приучает к пьянству. Нашелся великий знаток вин! Собаке под хвост! Кузнец не разбирает даже, где

вино, где вода, да и вина у него никудышные.

Тут даже терпеливого Виллу взорвало.

— Это мои-то вина никудышные? — воскликнул он, загораясь гневом. — Это я-то не разбираю, где вино, где вода? Да знаешь ли ты, ристиская Крыыт, что твой язык и не стоит того напитка, которого ты сейчас отведала! Ха! Она говорит — никудышные! Ах ты, бес! Я не

знаю вин! Черт побери! Если уж это вино не самое лучшее, какое только создано богом, то пусть его ни кто ни капли не получит! Прийду, тащи бочонок во двор! Я выплесну из него эту воду, тогда вспомните, какая она была на вкус. Давай сюда бочонок, Прийду!

Остается вечной истиной, что намерений женщины не может предугадать ни один смертный. Гнев и милость они даруют, как видно, под влиянием какой-то высшей силы, поэтому древние германцы по праву воздавали им почти божеские почести. Кто бы, например, мог предсказать, что злое лицо Крыыт после запальчивых слов и угроз кузнеца начнет все больше смягчаться? Видя, что кузнец действительно рассержен и что Прийду собирается войти в дом, чтобы исполнить его приказ, Крыыт схватила Прийду за полу, с лукавой улыбкой подмигнула кузнецу и проговорила ласковым и укоризненным тоном:

— А ты, Виллу, сразу готов вспыхнуть, как пакля. Разве мужчине к лицу такая горячность? Я пошутила… Послушай, у тебя еще много такого вина? Много? Май, пойди, подай к столу хлеба и меду! Может быть, кузнец захочет обогреться и подкрепиться немножко.

Крыыт скрылась за дверями, а Прийду и Май почти насильно повели кузнеца в жилую комнату. Хозяйка вместе с бочонком вина исчезла, как в воду канула. Молодежь об этом не очень-то тужила. Вскоре комната огласилась веселой болтовней и смехом. По всему было видно, что эти три молодых существа между собой очень дружны.

Ристиская Крыыт всячески старалась заманить к себе в дом менее знатных немцев из окрестных мыз и города Вильянди, чтобы ее дети подружились с их детьми. «Антверки», [4] Искаженное немецкое «Handwerker» — «ремесленник» (Прим. авт.) правда, иногда заглядывали к зажиточной хозяйке, угощались у нее и получали подарки, но продолжали смотреть свысока на «свободных крестьян» и никогда не приглашали их к себе в гости. Прийду и Май это давно поняли и сами никого из «ант-верков» к себе не звали. У Май было немало поклонников, но молодые господа из немцев заигрывали с ней только ради ее красивого личика, а крестьянские парни пресмыкались перед ней, как червяки, прельщенные тем, что она богата и числится свободной. Один только кузнец Виллу любил ее как равного себе человека и как красивую, умную девушку. Понимала это Май или нет — неизвестно; известно только, что когда кузнец приходил в гости в усадьбу Ристи, Май становилась, по мнению матери, слишком оживленной, а иногда и шаловливой… Прийду считал кузнеца самым приятным человеком из всех известных ему в этом мире; юноша целыми днями валялся в кузнице на скамье и глядел с почтительным удивлением, как спорится работа в руках у кузнеца; иной раз даже у Прийду появлялось желание взяться за работу, которую он вообще ненавидел и презирал, как ядовитое снадобье. У кузнеца же, как сказано, полмира состояло в друзьях, но ни к кому он не устремлялся таким быстрым шагом, как в усадьбу Ристи.