Павел Гельбак - Сын чекиста

На углу Ингульской группа красноармейцев читала воззвание партийного комитета:

«Товарищи рабочие!

Наша партия вышла из подполья на широкий путь легального строительства.

Пролетариат на опыте двух лет революции убедился в том, что Коммунистическая партия большевиков является единственной, все время верно стоящей на защите его прав, ибо она состоит из передовых элементов рабочего класса. Наша партия в авангарде Революции, и каждый рабочий должен считать честью быть в ее рядах.

Рабочие! Мы зовем вас в Коммунистическую партию. Все в ее ряды!

Елизаветградский комитет Коммунистической партии (большевиков) ».

Вместе с красноармейцами Арсений Рывчук зашел в партийный комитет. Арсений писал заявление и хотел выразить в нем гневные чувства, переполнявшие его в этот момент, хотел написать о том, что всю жизнь будет беспощаден к врагам Советской власти. Но нужных слов не находилось. И Арсений Рывчук непослушными пальцами вывел одну-единственную фразу: «Прошу принять меня в большевики».

На углу Дворцовой и Миргородской беспризорный мальчишка выстукивает ложками о колено. Детский голос плывет над вечерней улицей:

Мальчугану лет восемь, а может, и все десять. На нем ватная куртка со взрослого плеча, подвернутые штаны, чтобы не волочились по земле, на глаза нахлобучена островерхая буденовка с поблекшей звездой. А во что обуты его ноги, вытанцовывающие в такт песне, разобрать невозможно.

Рядом с беспризорником Вовка выглядит франтом. На нем пальтишко, перешитое из мамкиной шинели, бумазейные брючонки из лоскутка, оставшегося от халата заказчицы, желто-коричневые ботинки на толстой подметке, полученные в АРА. На ботинках железные подковки, подбитые собственноручно Яковом Амвросиевичем.

Вовка шмыгает носом и, как воробышек, нахохлившись, прыгает с ноги на ногу. Он, конечно, мог бы пойти домой. Там, на русской печке, ого как жарко! Маманьке с завода целую подводу дров привезли. Но идти домой неохота. Бабка больна, у нее все кости крутит. Яков Амвросиевич жалуется, что у него грудная жаба, хотя жабы у него нет, Вовка ее не нашел: заглядывал под рубаху, разглядывал седые волосы на дряблой груди Якова Амвросиевича и никакой жабы нигде не обнаружил. Мамы дома нет. Она у него ответственная — женделегатка! Она даже шинель носила! А у других и батька есть, да шинели нет. Поэтому ее даже взрослые мужики слушаются. Мать, потому что ответственная, поздно приходит домой. А Вовке без нее дома скучно, вот и мерзнет на улице. Голос беспризорника жалостливый, но ложками он стучит здорово. Вовке уже шесть лет исполнилось, а он так стучать ложками не умеет.

Беспризорник поет, что никто не придет на его могилку, потому что он сирота, что раннею весною только соловей прилетит и песни ему будет петь. У Вовки даже в носу начинает щекотать, до того песня жалостливая! Вообще-то он не любит беспризорников. Уж больно они озорные — то шапку с головы стащат, то по шее дадут, то требуют: «Пацан, чеши к махане, стибри чего пошамать». Вовка обижается: какой он пацан и почему маму обзывают «маханей»? Вот вырастет, тогда он им покажет, какая она «маханя». А этого, что поет, беспризорники Шкилетом зовут. За то, что сильно худой. Родных у него нет, живет он в развалке трехэтажного дома инженера Сикорского. Говорят, там в подвалах целая «малина». Но Вовка не верит — зимой малины не бывает.

Шкилет поет, а мимо прогуливаются парни и девушки. Раскрасневшиеся на морозе, они толкаются, повизгивают, заглядываются на разукрашенные морозом витрины колбасной Гольдштейна, кондитерской Войцеховской. Из пивной, что открыл рядом с цветочным магазином какой-то нэпман, слышится брань. По Дворцовой, дребезжа и надрываясь звоном, продирается сквозь толпу трамвай. Из трамвая на ходу спрыгнул пацан, юркнул в толпу, скользнул мимо Вовки, дотронулся до Шкилета и растворился в темноте. Раздался крик:

— Держи, лови!

Трамвай остановился. Из него вышла Ванда Войтинская.

— В ридикюле денег немного; а вот документов жалко, — объясняет она.

— Не беспокойтесь, мадам. Я вам сейчас ридикюль представлю в чистом виде, — говорит рослый краснолицый сын владельца колбасной с Дворцовой.

Он размахивает палкой, на которой вместо ручки приделана серебряная женщина с рыбьим хвостом. Шуба у него распахнута, она на меху. Рядом, зябко кутаясь в манто, подпрыгивает Манечка — дочь цветочницы. Ее ноги в фильдекосовых чулочках и туфлях-лодочках замерзли, и она просит своего кавалера:

— Пойдем, Кока! Холодно. Зачем тебе искать ридикюль?..

Но Кока не слушает Манечку. Он старается угодить своей тяжелой палкой с женщиной-рыбой на рукоятке по буденовке Шкилета.

— Отдай ридикюль, чмур! — кричит Кока. — Я видел, как ты его спрятал, шкура!

— Не смейте бить ребенка! — перехватывает Кокину палку парень в расстегнутой тужурке, из-под которой видна тельняшка.

— Это не тот мальчик... — растерянно говорит Ванда. — Это другой...

Но ее никто не слушает.

— Пусти палку, хламидник! — неистовствует Кока.

— Ты что сказал? — наступает парень. — Это я хламидник? Я?! А ты нэпманская рожа...

Назревает драка. Шкилет, пользуясь замешательством, сует Вовке ридикюль и шепчет:

— Припрячь пока...

Вовка неловко сует ридикюль в карман пальтишка. Но в кармане и без того тесно. Там лежат всякие нужные вещи — стреляные гильзы, гайка, пустая коробка от папирос «Сальве», обертки от конфет, проволока, кусочек ремешка. Вовку хватает за руку широкоскулая девица с телячьими глазами и ехидно говорит:

— Такой маленький, а уже воруешь?!

Сквозь толпу протискивается милиционер. Девица сует ему под нос ридикюль. Вовку волокут в милицию. Кока, запахивая шубу, зло бросает:

— С пеленок воровать начинают...

В милицию вваливаются целой оравой. Милиционер крепко держит за руку Вовку. Дежурный окидывает толпу взглядом, долго вертит в руках женскую сумочку с блестящими застежками, почему-то вздыхает, кладет ридикюль на стол и спрашивает:

— У кого ридикюль сперли?

— Вот у этой гражданочки, — торопится объяснить Кока. — А я, значит, приметил...

Дежурный окидывает взглядом сына колбасника — от белых бурок до каракулевой кубанки с зеленым верхом, перекрещенным золотыми шнурками.

— Ваши показания, гражданин, нам пока без надобности... Садитесь и ждите.