Павел Гельбак - Сын чекиста

— Виноградова!

Не сразу поняла, что обращаются к ней. За последнее время редко вспоминали ее девичью фамилию.

— Наташа, ты что, друзей не узнаешь?

Человек в защитной гимнастерке, перехваченной широким офицерским ремнем, в синем галифе с малиновым кантом, в до блеска начищенных шевровых сапогах взял военврача за руку. Отложной воротничок гимнастерки покрывал пушистый ворот свитера. Из-под лакированного козырька военной фуражки выбивался чуб.

— Сазонкин? Ты? Вот кого не ожидала встретить в прифронтовой Москве!

— Ну как воюем, военврач? С какого фронта пожаловала к нам в столицу?

Сазонкин не давал Наталье Васильевне рта раскрыть. Он задавал вопросы и, не слушая ответов, торопливо рассказывал о себе. За несколько минут Наташа узнала, что Сазонкин переведен из Горького в Москву на ответственный пост в Наркомздрав, что он женился и жена его не кто иная, как Ирина Лисовская.

— Окрутил-таки девку. Ну и ловкач ты, Сазонкин!

Сазонкин понял это по-своему и стал оправдываться:

— Мы с Ирочкой тоже на фронт рвались. Ты не думай. Да, видать, не судьба, забронировали. Перебраться поближе к фронту, в Москву — вот и все, что нам удалось.

Квартира Сазонкина на Арбате была обставлена отлично.

— Когда это вы успели обарахлиться? — спросила Наташа подругу.

— У Вячика были сбережения. А тут подвернулся один тип. Он эвакуировался, вот мы и закупили у него оптом всю мебель, — объяснила Ирина. — Ну, к столу, к столу. Гостей баснями не кормят.

На столе появились бутылка вина, тарелки со всякой снедью. Чокнулись.

— За нашу победу! — с пафосом выкрикнул Сазонкин.

Пригубив вино, Ирина спросила:

— От твоего никаких вестей?

Наташе почему-то неприятно было говорить о муже, и она вместо ответа спросила:

— Который час? Сейчас, наверное, передают сводку.

— Ирочка, включи громкоговоритель. К сожалению, нам не доверяют приемников, — вздохнул Сазонкин.

— ...Под Москвой сбито четырнадцать немецких самолетов, — читал диктор сводку Информбюро.

Смакуя вино, Сазонкин с апломбом рассуждал:

— Гитлеровцы начали выдыхаться. Уже закончился период заманивания противника в ловушку. Я не устаю сейчас напоминать о доблестном примере Кутузова. Да, он сдал Наполеону Москву! Ну и что ж? Каждый школьник знает, кто остался победителем.

Невелика цена оптимизму Сазонкина. Но хотелось верить в сладостный обман. Думать, что все идет по заранее намеченному плану. Что отступление — только хитро расставленная ловушка для врага.

Вдали били зенитные орудия, но тревогу не объявляли. Очевидно, на подступах к Москве захлебнулся очередной воздушный налет. Наташа встала.

— Ну я пошла.

— Куда же? Ночуй у нас. Места хватит, — пригласила Ирина.

— Скоро начнется комендантский час. Задержат! — предупредил Сазонкин.

— Не страшно. В комендатуре тоже можно переночевать. Прощайте...

А с утра Наталья Васильевна Рывчук снова штурмовала кабинеты Главного управления. Однако успеха не добилась. Никто не стал отменять ранее подписанного приказа. Вечером она пришла в госпиталь и доложила профессору Губаревскому:

— Прибыла для дальнейшего прохождения службы.

— Вот и хорошо! — улыбнулся Сергей Павлович.

Москва праздновала двадцать четвертую годовщину Октябрьской революции. К вечеру небо заволокли тучи. Пошел снег. Фронтовой город окутала тьма. Бум!.. Бум!.. Бум!.. Бум!.. — ухают зенитки. Прожекторы тревожно ощупывают небо.

Наталья Васильевна Рывчук заступила на дежурство вечером 6 ноября. Смениться она должна была в праздничное утро. Но все врачи, сестры, санитарки, все, без кого мог обойтись в праздничный день госпиталь, отправились на строительство оборонительного рубежа. Москвичи единодушно приняли резолюцию: 7 ноября выйти на общемосковский субботник по строительству оборонительных сооружений на подступах к городу. Наталья Васильевна хотела после ночного дежурства тоже отправиться на строительство.

— Зачем ты поедешь на рубеж? — спросил Губаревский. — С такой рукой, как у тебя, лопату не поднимешь!

Он был прав. Хотя и зажили раны, но правая рука слушалась еще плохо. И Рывчук осталась дежурить в госпитале.

Дежурство было трудное. Еще накануне вечером пошел кувырком весь установленный в госпитале порядок. В красном уголке собирались раненые — все, кто мог передвигаться. Тяжело раненные потребовали наушники. Все ждали важных сообщений.

Семь часов вечера. В репродукторе слышится характерный шум зрительного зала. Заглушая гул далекой канонады, могучим валом плещутся аплодисменты, грохочет «ура». Высокий мужской голос объявляет открытым торжественное заседание организаций рабочих и интеллигенции, командиров и политработников. Слово для доклада предоставляется Сталину. Он говорит о войне, которая прервала мирный труд советских людей, объясняет, причины неудач на фронтах, утверждает, что разгром фашистов неизбежен.

Потом зачитывают приветствие: «День и ночь работают фабрики и заводы Москвы, обслуживая нужды фронта. Трудящиеся столицы создают вокруг города укрепленные рубежи и готовы к отпору зарвавшегося врага. Москвичи готовы пойти на любые жертвы во имя интересов Родины и своей Москвы».

Передача торжественного заседания окончена. Дежурный врач выключает репродуктор. Раненые возбуждены, оживленно комментируют доклад. Из полуоткрытых дверей палат слышны громкие голоса.

Наталья Васильевна идет по коридору, плотнее прикрывает двери в палаты. В конце коридора у зашторенного окна группа раненых. Вспыхивают огоньки сигарет.

— Пора отдыхать, товарищи, — прерывает разговор Наталья Васильевна.

— Сейчас, доктор! Вот только докурим и...

Наконец госпиталь затихает. Молчат телефоны, не слышно звонков из палат. Можно спокойно отдохнуть. Однако в эту ночь долго не спится Наталье Васильевне. Она выходит то в коридор, то, погасив в ординаторской свет, поднимает штору и вглядывается в московскую ночь, словно хочет разглядеть светлое, желанное будущее — конец войны. Многих тогда не окажется за праздничным столом. Будет ли с нею сидеть Владимир? Ее муж. Будет ли?..

В сентябре она подала заявление в Управление пограничных войск с просьбой сообщить о судьбе мужа — лейтенанта Владимира Арсеньевича Рывчука.

Пожилой полковник пообещал:

— Выясним. Обязательно выясним. Сами понимаете, военврач, что дело сложное. Связей с заставами нет.

Всякий раз, когда у Натальи Васильевны выпадал свободный от работы день, она ездила к многоэтажному зданию погранвойск. Здесь к ней уже привыкли. Полковник встречает ее как старую знакомую, называет по имени-отчеству.

— Пока ничего утешительного, Наталья Васильевна, сообщить вам не могу. Но не отчаивайтесь! Проверку продолжаем... Видите? — Полковник похлопывал худой сморщенной рукой по коричневому картону папки. — Личное дело лейтенанта Рывчука у меня на столе. Мы послали запросы по всем каналам.