Владислав Бахревский - Свадьбы

- Может, и по уму, только где ей научишься? Я свою- то, русскую, еле одолел. Монахи меня научили.

- Мы с тобою, глядишь, и не свидимся больше, и вот что я тебе хочу сказать, а ты слушай да смекай. Русские люди все в холопстве, бояре - у царя, мы - у бояр. Все мы только слуги, да служим не отечеству, а боярскому мамону. Чтобы нам с тобою, холопам, а то и того хуже, крепостным крестьянам, до настоящей службы дойти, ста лет не хватит, а до ста мы не доживем. Лестница, она вон какая! Коли в стрельцы возьмут, будешь стрельцом 10-го полка, 9-го, 5-го, второго, первого, десятник, полусотник, сотник, полковник. Ну, коли полковник, так и дворянин. А у дворянства тоже лестница: дети боярские, городовые дети боярские, дворцовые дети боярские, выборные дети боярские, а потом уже собственно дворянство: городовое, дворцовое, выборное, московское. А важный московский дворянин в управлении получает лишь самые захолустные острожки, в городах воеводами - бояре. Лучшие города за девятнадцатью княжескими родами…

- Чего ты мне все это рассказываешь? Нам с тобой боярами не быть, коли боярами не родились. .

- Потому и говорю. Чтобы нам людьми себя чувствовать, нужно, чтобы эти высокородные тупицы без нас шагу не могли ступить, а для этого познай науки. Боярам учиться некогда: охота, пиры, царские праздники… Помяни мое слово, в России высоко поднимутся ученые люди, куда выше и дворянства и боярства, вровень с самим царем, потому что царь без ученого человека как без рук.

“А чего ж ты, ученый человек, на Дон бежишь?” - подумал про себя Георгий.

И Федор Порошин поглядел ему в лицо, словно услышал вопрос.

- К моей науке да капельку бы удачи. К одному счастье само льнет, а другой всю жизнь, как рыба об лед. Через лед видно, да рыбий хвост не топор. На вольном Дону поищу удачу свою. На Дону всякий человек - казак.

“Стало быть, и я на Дон иду? - подумал, засыпая, Георгий. - Я и не подлец, и зла никому не желаю…”

И вспомнил вдруг свою голубую боярыню.

“Одна теперь на Москве осталась!”

Надо же такое сказать, а сказалось.

И заснул. И всю ночь улыбалась ему издали ласковая боярыня.

- Гляди!

Георгий проснулся. На краю леса мужик остановил каурую конягу, по случаю великой грязи запряженную в сани, и с топором пошел в лес. Послышались удары топора по дереву.

- За дровишками приехал, - сказал Георгий, потягиваясь. - Есть хочется, кусок хлеба у него попросить бы.

- Тихо! - Федор Порошин быстро натягивал сапоги Георгия, - Впору!

Торопливо обнял парня за плечи.

- Вот тебе каравай!

И правда, из котомки явился каравай хлеба, вчера “швед” почему-то промолчал про него.

- Вот тебе два алтына! Жду на Дону!

- Куда же ты? - удивился Георгий и все понял. - Лошадь хочешь увести? Не надо. У мужика небось детишек куча.

- Молчи, парень! - Глаза у Порошина сверкнули недобро.

Мужик, заслышав шлепанье лошадиных копыт по грязи, выметнулся из лесу. Побежал было, да где ж угнаться за верховым? И завыл тут мужик, как волк. Запрокинул голову к небу и завыл, уронив топор, помахивая руками, будто крыльями.

Сжался Георгий под стогом, как мышонок. Набежал бы на него мужик, топором бы рубил его - не воспротивился бы. Вон они как, разговоры про науку, обернулись…

Шел Георгий за своими ногами, глядишь, и впрямь к Дону вынесут. Кормился трудно, слово себе дал: чужого не брать.

Башмаки немецкие не жали, по теплу шел, и с каждым днем припек прибывал. Ноги верную дорогу раздобыли, на Дону теплее. Об этом Георгий знал. Воля голову ему кружила. И уже не оттого, что податься некуда, а своей, подпиравшей его под самое сердце охотой, торопился он в казачьи вольные степи.

…В стороне от дороги, на берегу реки, во тьме ночной только и дела, что гадать, - горел бесстрашный костер. То ли удальцы жгли - им сам дьявол брат родной, то ли сильный отряд стрельцов, то ли какой-нибудь столетний дедок-рыбак: от него никому никакого прока - ни разбойнику, ни татарину.

Начиналась в этих местах земля рязанская - опасные места. Тут и разбойники шастали в надежде по-волчьи отхватить от большого обоза приотставшего купчишку, тут и одиночки бегуны мыкались, не зная, в какую сторону податься. Добирались сюда и татарские ловцы людей.

Место открытое, дождь моросит. Осторожный человек попрыгал-попрыгал да и пошел на огонь, как ночной мотылек.

Высмотрел у костра одного мужичка, да и тот безус. Перекрестился на всякий случай и подошел к огню.

- Доброй ночи!

- Доброй ночи! - отвечает парень.

У самого в руках даже палки нет: то ли уж больно много видел на своем недлинном веку, то ли совсем ничего не видал.

- Можно погреться?

- Грейся. Места хватит.

Пришелец сел на корточки, протянул к огню мокрые от дождя руки.

- Моросит едва-едва, а на мне, кажись, сухой нитки нет.

- Я шалаша ставить не стал, - откликнулся парень. - Под ветками переночую… Похлебать не хочешь?

- А есть?

- А как же! На вечерней зорьке хорошо клевало. Горшок у меня плох, но ушица добрая… Погрей нутро.

Горшок и вправду был плох. Щербат. Сверху добрый кусок вывалился.

- Вчера нашел, - сообщил парень. - Да ты не бойся. Я его песком тер и воду в нем кипятил. Я человек чистый…

- Зовут-то тебя как?

- Иваном.

- А меня Георгием… Из Москвы идешь?

- Из Москвы, будь она неладна!

Съел молча уху, перекрестился.

Сидел, уставясь на пылающие головешки. И вдруг засмеялся.

- Мерзавец!

- Кто? - тотчас спросил Георгий.

- Брехун один!.. - Иван поглядел на парня серьезными глазами, - И сам не знаю: то ли головой биться, то ли плясать?

- А чего так?

- К царю мы ходили с брехуном-то…

- Видели?

- До сих пор бока болят… Скажу тебе, малый, не имей умную голову, имей язык складный… Ходили мы у царя управы на лихоимцев искать… - Иван махнул рукой, - Давай-ка спать, малый! Гаси огонь - и спать.

- Зачем гасить-то? Теплей!

- Гляжу я на тебя: не дурачок, а ума тоже нет.

У Георгия глаза вприщурочку. Обиделся.

- Не серчай… Разбойников нам, может, и нечего бояться, а вот для татарина мы хорошая пожива… Экие молодцы! Мы тары-бары, а для нас, глядишь, уже аркан свили.

- А я про татар и не подумал! - встрепенулся Георгий. - Ушел на волю - гуляй, думаю, себе!

- Гуляй, да смотри.

Георгий взял горшок и метнулся к реке, но, прежде чем плеснуть в огонь воду, посожалел:

- Хорошо горит! Люблю на огонь глядеть!

Шли вместе. Вот и река Пара. До родной деревни совсем уже близко. Перебрести речку, пройти через лесок, а там, за бугром… Там, за бугром, в черных тараканьих избенках, ждут не дождутся ходоков, всем миром посланных к царю за правдой.

- Ты чего, Иван, задумался? - спрашивает Георгий.

- Да так. Дом близко. Снимай обувку - вброд пойдем.

Перебрели речку, пошли лесом. Лесок не густ, орешника много.

- Поищу-ка я себе палку, - сказал Георгий.