Владислав Бахревский - Свадьбы

- Пишут…

Сидели молча. Осип Петров глядел теперь в окно. Теперь уже секбанбаши разглядывал лицо своего врага.

Здоровенный казак сидел перед ним. Могучий лоб, седина. В посадке головы, в голубых тенях на длинном костлявом лице - звериная хитрость, безумная храбрость и младенческая доброта.

“Таких людей надо не пугать, а подкупать, - подумалось секбанбаши. - Не золотом. С такими нужно делиться славой и властью”.

Явились советники атамана с ответом.

- Читай! - кивнул Федору атаман.

“Видим всех вас и ведаем силы и пыхи царя турецкого. Ждали мы вас в гости к нам под Азов дни многие. Где, полно, ваш Ибрагим, турский царь, ум свой девал? Али у него, царя, не стало за морем серебра и золота, что он прислал под нас, казаков, для кровавых казачьих зипунов наших триста тыщ…”

- Хорошо, - кивнул атаман, - В середке теперь почитай да конец.

- “Прозвище наше вечное - казачество великое донское, бесстрашное. Станем с ним, царем турским, биться, что с худьм свиным наемником. Где бывают рати ваши великие, тут ложатся трупы многие”.

Конец.

- “Не видать вам Азова-города из рук наших, казачьих, до веку. Нешто его, отняв у нас, холопей своих, государь наш царь и великий князь Михайло Федорович всея Руси самодержец, да вас им, собак, пожалует по-прежнему, то уже ваш будет. На то его воля государева”.

- Хорошо.

Атаман встал.

Встал и секбанбаши. Люди разговоры свои закончили, теперь говорить пушкам.

Секбаибаши разъярился. За городскими воротами, еще не выйдя из-под казацких пушек, бросил белое знамя под ноги своего коня и затоптал.

Турки увидали это, зашевелились.

Заиграли трубы, пушкари забегали вокруг орудий, запалили фитили.

Женщины и дети побежалы со стен в укрытия.

По стенам прокатился приказ:

- Считай пушки!

Грянули громады. Огромные ломовые пушки стреляли ядрами в пуд, в полтора и в два пуда весом.

Ухнули тюфяки и всякая мелочь: кулеврины, эждердеханы, паранки, по-собачьи тявкнули мортиры.

Турецкое войско спряталось в пороховом дыму. Ядра сшибли пару зубцов на стене, испещрили ее зазубринами. На том и закончился первый вечер осады.

Казаки насчитали у турецкой армии 129 больших осадных пушек, штук тридцать мортир и сотен шесть прочих.

- Этак они стены до основания раскрошут, - сказал Осип Петров своим атаманам.- - Ступайте проверьте старые подкопы. Сух ли порох. Завтра подкопы нам пригодятся.

Глава третья

Турки отдыхали перед первым, назначенным утром приступом.

Куда ни погляди - костры. Слева и справа они охватывают черную громаду Азова. Еще больше костров со стороны степи, которую Мехмеду с того берега не видно - город заслоняет. Костры горят большие и малые, на малых готовят пищу, кипятят воду для чая. У больших греются. Впрочем, тепло. Костры приказано запалить для того, чтобы навести на казаков ужас. Завтра приступ, если только ночью азовцы не уйдут из города.

Счастливец Юрем боится, что так оно и будет. Удерут казаки из города, и плакал его тимар, а ведь всего-то двух голов недостает.

Юрем и Мехмед сидят у костерика у самой воды. Им приказано стеречь лодки. Завтра на этих лодках полк алай-бея Хекима-ага переправится под стены Азова и ворвется в город. Лодок много, а в охране всего десять воинов. От кого охранять? Все казаки за стенами.

- Слышишь? - встрепенулся Мехмед. - Ползут!

- Поди, Мехмед, умойся, стоя спишь. Скорее бы нас сменяли с караула. Перед приступом выспаться падо. Ты вон уже о зеамете мечтаешь? А мне бы - тимар.

- Меня Элиф с сыном ждут. Не с пустыми же руками из похода возвращаться.

- Твоя правда, Мехмед!

И в этот миг из ночи саданули тысячи молний, грянул тысячекратный гром.

- Э-ге-ей! - прокатилось по степи. Это кралась на помощь Азову казачья тысяча. Подкралась и ударила на полк алайбея Хекима-ага, уничтожая мечущихся возле костров турок, а потом - к Дону.

Не сговариваясь, Юрем и Мехмед бросились подальше от костра и затаились, прижимаясь к спасительной земле.

Совсем рядом к лодкам пробежали казаки.

“Надо было нам хотя бы весла спрятать”, - подумал Мехмед.

На стенах города вспыхивают факелы. Город ожил.

Гуссейн-паша выскочил из шатра.

- Что это?

- Через Дон в город прорвались казаки.

- Сколько?

Никто не знает. Ночь. Вопли. Радостно бурлящий город ва черными стенами. Костры, вселявшие радость, горят зловеще.

Наконец являются гонцы. Полк алайбея Хекима-ага потерял треть людей и все лодки.

- Алайбея казнить позорной казнью: отсечь ему голову и доказать эту голову всему войску.

- Но… - вкрадчиво начинает евнух падишаха.

- Никаких “но”! Султан мне, Дели Гуссейн-паше, доверил армию, и я отвечаю за нее своей головой.

- Мы дурно начали осаду, - зловеще проговорил евнух падишаха.

Атаман Осип Петров сидел со свечой, в накинутом на плечи кафтане. Перед ним - две кринки молока и каравай черного хлеба.

- Хотите молока? - спросил атаман казаков.

- Хочу, - сказал Худоложка.

Атаман кивнул на криику. Худоложка взял кринку пальчиками, как чарочку, и опрокинул в себя.

- Хороша, атаман, у тебя корова.

- Корова дай бог каждому, сливками доится.

Осип прищурил набрякший от недосыпу глаз и уставился этим прищуренным глазом на Худоложку.

- Тебе быть подземным царем.

Георгий с удивлением глянул на Худоложку. Никогда тот про свое умельчество словечка не проронил.

- Не надо быть кудесником, чтобы угадать, какая война нас ждет. Скажу я вам, братцы, на стенах стоять - это даже не полвойны - треть; две трети нашей войны под землей. Хорошо будем копать - устоим, плохо - не быть Азову казацким городом. У нас было кое-что заготовлено, да по турецкой силе этого мало. К утру надо сделать еще хотя бы по три подкопа…

- Четыре, - поправил Худоложка.

- Три - обязательно, а четвертый на вашу совесть. Эти подкопы начините сеченым дробом. Чем вам тяжелее, тем на стенах легче. Помните об этом. И с богом! Время не ждет. Где рыть и как - слушайте Худоложку.

Казаки-мужики с лопатами на плечах шли артелью. Георгий попал в команду Худоложки.

Не успела война начаться, он уже отвоевался. В землекопы определили.

Худоложка завел команду в глиняный домик, прилепившийся к стене, а в домике этом вместо пола лестница, ведущая в подземелье. Спустились в подкоп, зажгли факелы. Своды каменные, столетние. Худоложка повел в боковую галерею. Камень скоро кончился, ход стал узким, мокрым.

- А ну, соберись ко мне, - отдал приказ Худоложка. Говорил он тихо, но твердо. - Запомните, под землей и глухой слухмён. Работать будете молча, лопатами не звенеть. Турки услышат, подведут под нас свой подкоп и похоронят там, где мы для них могилу готовим.

Георгию досталось оттаскивать землю.

Дышать тяжело, пот глаза заливает, и страшно ведь. Просядет земля, и ладно бы от пули - задохнешься, как кутенок, в этой черной яме. Сначала Георгий все думал, каким он выйдет из-под земли: страх глянуть! Как он домой пойдет к татарочке своей? А потом все мысли ушли: таскал землю и ждал, когда-нибудь все это кончится.