Владислав Бахревский - Свадьбы

Что ж, порох, ядра и свинец в изобилии, в изобилии продовольствие, нужно спешить воевать, покуда от Порога Счастья не прислали золотого шнурка.

Дели Гуссейн-паша сделал вид, что худого не случилось, и новый военный совет опять был превращен в роскошное пиршество. Участники пира приняли игру и старались друг перед другом.

. - Я, великий хан Крыма, иду опустошить русскую землю. Мой гнев не будет укрощен, покуда я не наберу сорок тысяч полону и двести тысяч коней.

- Я, Пиали-паша, командующий флотом величайшего в мире падишаха Ибрагима, клянусь украсить все мачты моих судов казачьими головами.

- Дели Гуссейн-паша! - вскочил Канаан-паша. - Клянусь, не пройдет и трех дней, как мои воины покроют знаменами последнее укрытие казаков - цитадель.

- Дела моего несчастного государства ныне нехороши. Мне придется отбыть в Яссы, - сказал Василий Лупу, - но под стенами Азова я оставляю своих наемников и все тяжелые пушки. Моим пушкарям я отдал приказ сбить стену в трех местах до подошвы. Пусть эти проломы станут вратами нашей победы… Я настолько уверен в победе, что уже сегодня прошу тебя, величайшего полководца народов, о превосходный во всем Дели Гуссейн-паша, принять награду.

Василий Лупу достал перламутровый, с огромной жемчужиной на верхней крышке футляр для перстня.

Дели Гуссейн-паша принял подарок, открыл коробочку. Крошечные коралловые веточки держали прекрасный янтарь. В глубине янтаря - муха. Царица-муха, ибо голову ее венчала золотая с алмазами корона, на лапках - браслеты с изумрудами, алмазный пояс, на каждом крыле - по алмазной звездочке.

- Я не видал работы превосходнее! - воскликнул Дели Гуссейн-паша. Он только теперь услышал решение господаря уйти из-под Азова. Оп собирался ответить твердым отказом, но подарок сразил его.

- Кто же этот удивительный мастер, превзошедший в тонкости и изяществе саму природу? - воскликнул Дели Гуссейн-паша.

- Мастера зовут Сулейман, - ответил Василий Лупу, - Перстень его работы носил величайший падишах Мурад IV,

- Это тот самый перстень, который подарил падишаху бедняга Инайет Гирей? - спросил Ибрагим-скопец.

В бочку меду плеснули чайную ложку дегтя, пир потускнел, и, чтобы отогнать грустную тень Инайет Гирея, Дели Гуссейн-паша обратился к меченосцу падишаха Жузефу:

- А что ты молчишь, славный воин?

- Главнокомандующий, если бы падишах приказал мне уничтожить флот мальтийских рыцарей, я бы уничтожил флот, но падишах мне, моряку, приказал быть в пехоте, и я в пехоте. Падишах приказал мне взять Азов, и я не могу не взять его. Мы испытали многие военные хитрости, но успеха не добились. Предлагаю старое, испытанное средство: разбить войско на части, чтобы в каждой части было по десять тысяч. Идти на приступ днем и ночью, покуда силы осажденных совершенно не иссякнут, тогда общее наступление - и победа.

- Я принимаю твой совет, Жузеф,-ответил Дели Гуссейн-паша, - но, прежде чем наступать, приказываю палить по городу и сбить стены до подошвы.

Победу придумали, оставалось победить.

Иван полз в кромешной тьме по узкому ходу, ведущему к Дону. Тянул куль земли. Иван был посильней многих, и его поставили оттаскивать из подкопов землю в Дон, а из Дона приносить воду. Всю азовскую войну просидел Иван под землей. После стычки с немецкими взрывниками отлежался и опять копал, таскал.

Турки снова начали беспощадную пальбу из всех пушек. Рушились не дома уже, целых домов в Азове не осталось, руины падали. Не было в Азове такого места, где можно было бы спрятать от ядер голову. Цитадель еще держалась, да и то потому, что турки, видно, берегли ее. Велика ли прибыль, положив тысячи воинов, взять груду разбитых камней?

Турки били по битому. С новой земляной горы Азов просматривался и вдоль и поперек, но казакам урону не было. Подкопались под турецкую гору и сидели в малых пещерках с детьми и женами. С едой стало плоховато: одна солонина да сушеная рыба. Скот весь погиб.

Ивану показалось вдруг - воздуха пет. Ртом вцепился в пустоту - нет воздуха.

Крикнуть нельзя. Раненые - и те у казаков не кричат. Кулем загородил ход - сам у себя отнял воздух. Вспотел бессильио, в бессилии боднул головой куль и упал, и не шевелился, потому что подземная работа отняла у него силу, волю и саму жизнь. Тут увидал он базар. Тот базар не уместился на земле и перешел на небо, и на звезды, и на луну. С луны свесился в красной феске турок веселый и крикнул: “Покупай!” Иван хотел купить, но вспомнил сон о свадьбах и пасторожился. “Покупай!” - кричали ему со всех сторон, и видно было - обманная здесь торговля. Смертью торгуют. “Ну, погоди же”, - сказал себе Иван и скинул с плеч торбу. Откуда она у него взялась - он не знал, да и думать про то некогда было. Негрусы, китайцы, персы и всякие народы обступили, тянулись выхватить торбу, а он все-таки дернул за тесемки. Крышка у торбы отскочила, и полетели из нее голуби. Пырх! Пырх! Пошли кружить! И все пырх! Пырх! Очутился Иван па высоких высях, а торба далеко внизу, и словно дым шел от нее, то летели и летели сизые голуби. Торговцы кинули через плечо обманный свой товар и распрямились, и взялись за руки, и пошли по кругу, постукивая ногами и так и этак.

Вздохнул Иван, а воздух чистый, речной. Поднял руку - сильно тянет. Река, поди, в пяти саженях, а он от удушья помереть хотел. На всякую, видать, силу довольно страхова бессилья.

Протолкнулся Иван к реке. Берег тут козырьком, подкопа со стороны не увидишь. Опустил Иван лицо в воду, остудил голову, попил, набрал в бурдюк воды, потом уж землю из куля высыпал. Землю ночью оттаскивали, чтобы турки по разводам на воде не догадались о подкопах. Назад надо, а сил нет никаких от воды уйти. Тоска смертная - на звезды бы поглядеть, дело-то совсем нехитрое. Малость поднырнул - и звезды тебе, и степь, и река. Нельзя. На войне за блажь платят жизнями. Положил Иван голову на землю у самой воды, прижался и ведь увидал. Блеснула на воде отраженная звездочка. Не почудилось, а впрямь блеснула. Иван долго так лежал…

Весело тянул он бурдюк с водой, навстречу огонек. И голос:

- Иван, тебя ищу!

Георгий.

- С Машей, с ребятишками? С Фирузой?

- Да ни с кем ничего не случилось. Со мной случилось. Надумали с Фирузой обвенчаться.

Лежат они друг к другу носами, свечка им снизу бороды подпаливает, не повернуться. Засмеяться - и то тесно.

- Время ли? - спросил Иван. И сам ответил: - А почему пе время?

- Дружкой у меня будешь?

- Буду, Георгий. Когда венчаться-то, где?

- А теперь вот. У отца Варлаама в пещерке. Он там Фирузу крестит. Окрестит, а тогда уж и под венец.

- Осип, атаман, знает?

- Знает.

Развернулись, поползли. Георгий полз первым. Остановился.

- Для Фирузы это. Боится, коли кого из нас убьют… боится на том свете в разлуке вечной быть… Тяжко ей, бедной. Отца на глазах - в куски.