Владислав Бахревский - Свадьбы

Все молчали. И вдруг смешок. Смеялся евнух Ибрагим.

- Мы знаем, какова истинная победа хана. Представление обмануло казаков, но зачем мы хотим обмануть себя?

Хан Бегадыр вскочил.

- Да, да, это правда. Мой набег был сорван. Степи набиты казачьими войсками. В русских пограничных городах сидят сильные полки. А на помощь Азову идет сам царь Михаил.

Хан махнул рукой, и в шатер втолкнули двух стрельцов.

- Говорите! - крикнул хан.

- Говорите! - перевел толмач.

- Не надо! - топнул ногой Дели Гуссейн-паша, - Убрать их! Я приказываю взять город, взять!

Стрельцов вытолкали из шатра. , - Может быть, мы и возьмем город, но как мы его удержим, если нас осадит царь Михаил? Все укрепления Азова уничтожены! - воскликнул Пиали-паша.

- Но ведь казаки держатся! - ответил Жузеф. - Не царь нам страшен. Страшно другое. Близится Касимов день. В Касимов день море замерзает.

- До Касимова дня еще сорок дней! - крикнул Дели Гуссейн-паша.

- Только сорок! - хихикнул скопец Ибрагим.

- Войска перестали подчиняться! - Канаан-паша сидел, закрыв руками лицо. - Если мы простоим под Азовом хотя бы еще две недели, янычары кинутся не на казаков, а на своих командиров.

- Но что же делать? - Дели Гуссейн-паша вцепился зубами в край шелковой подушки. - Это несмываемый позор! Падишах не простит мне.

Вскочил на ноги.

- И вам не простит! Он убьет меня и вас убьет. Всех!

- Надо идти на общий и последний приступ. Воины будут драться отважно, если узнают, что это решающий последний приступ.

Так сказал опытный Канаан-паша.

- Войска утомлены, - согласился Пиали-паша, - но это все, что мы можем сделать.

- Почему же все? - Василий Лупу улыбался. - Надо купить у казаков разрушенный до основания город.

Все посмотрели на господаря с удивлением, и у всех появилась надежда.

- Гляди-ко! - крикнул Георгий. - С белым флагом идут. Сдаются.

- Ха-ха-ха-ха! - грохнул смех на развалинах Азова.

Вести переговоры с казаками было поручено муэдзину

падишаха просвещенному Эвлия Челеби.

- А срежьте-ка, молодцы, пулей им белую тряпку! - крикнул казак Худоложка.

- Не стрелять! - на развалинах появился атаман Осип Петров. - Всякая затяжка - наша победа. Всему войску отдыхать, пока мы говорить с послами будем.

Встретили Эвлия Челеби возле разбитых ворот перед пепелищем Топракова-города. Завязали турку и его двум товарищам глаза и повели в город. Долго водили, а когда сняли повязку, муэдзин с удивлением увидел, что он находится в тихой, совершенно целой, чистенькой, прибранной церквушке. Горели свечи перед иконами, мерцали позолотой оклады икон.

Это была церковь Николая-угодника, единственное сохранившееся здание Азова. Снаружи и его побило, но не сильно. Церковь стояла под горой в ложбинке.

За большим дубовым столом, покрытым белой скатертью, расшитой по краям н в центре русскими синими и алыми цветами, сидели пятеро казаков.

Утомленные, неподвижные, тяжелые лица. Эвлия покосился на иконы. На иконах точно такие же, аскетические, сдавленные страшной волей.

- Мне поручено спросить у атаманов великого Войска Донского, - холодно выговорил все титулы своих врагов Эвлия Челеби, - не продадут ли атаманы города, которого уже и не существует.

Атаманы заулыбались, и все взгляды к центру стола, на Осипа Петрова. С ним были Дмитрий Гуня, Тимофей Яковлев, Наум Васильев и Федор Порошин.

Осип сделал знак рукой, и два казака стали подавать угощение.

В городе давно уже был голод, но подавали жареных индеек - эти последние птицы сохранялись в подвалах цитадели, отваром кормили раненых, детей и тех воинов, которые ходили ночами на вылазки.

- У нас нет времени для пиршества, - сказал Эвлия Челеби. - И разве храм - место для пиров?

- По русскому обычаю всякое хорошее дело делается за столом, - ответил Осип Петров. - И если храм не есть место для пира, то он и не для торга.

Порошин перевел слово в слово.

Турки взяли мясо и немного поели.

- Каков же будет ответ атаманов? - спросил Эвлия Челеби.

- Много ли даст Дели Гуссейн-паша за наш Азов? - спросил Осип Петров.

- По двести талеров каждому казаку, оборонявшему город.

- Но у нас город обороняли и жены наши, и дети, - вставил быстрое словцо Тимофей Яковлев.

Осип покосился в его сторону, улыбнулся.

- Поторгуйся, Тимофей, с ними, да смотри не продешеви.

- Не сумлевайся, Осип. Не проторгуюсь.

Осип, недобро улыбаясь, прошептал что-то Порошину на ухо. Тот встал и ушел.

Эвлия Челеби видел - что-то казаки замышляют, - но ему надо было вести торг, Яковлев запрашивал дорого: по двести монет золотом да по триста серебром на каждого, кто был в осаде. Деньги безумные, но лучше дать деньги и получить город, чем ничего не получить и отдать падишаху собственную голову.

- Я должен сообщить вашу цену Дели Гуссейн-паше, - наконец сказал Эвлия Челеби. - Эта цена непомерна.

Послов отпустили с миром. Время тянулось, увядал еще один день. Хоть какая, но передышка. К вечеру под стены явились послы. В город их не пустили, вручили послание, сочиненное Федором Порошиным.

“Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, - писали казаки. - У нас в Азове и на Дону своего много. То нам, молодцам, надобно, чтобы наша была слава вечная ко всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие. Теперь вы о нас, казаках, знаете и помнить нас будете вовеки веков. Придя от нас за море к царю своему турскому глупому, скажите, каково приставать к казаку русскому. А сколько вы у нас в Азове разбили кирпичу и камени, столько мы уж взяли у вас турецких голов ваших да костей за порчу азовскую. Па ваших головах да костях ваших складем Азов- город лучше прежнего. Протечет наша слава молодецкая вовеки по всему свету. Нашел ваш турецкий царь себе позор и укоризну до веку. Станем с него иметь всякий год уже вшестеро”.

Эвлия Челеби выслушал перевод, принял грамоту из рук Порошина и, не отвечая, ушел.

Едва он поднялся на земляную гору, как ударили пушки.

Ночь. Костры, от которых еще темнее. Охваченные лихорадкой, поздние, перезревшие осенние звезды. Они плохо держатся на небе, падают, сгорают.

Мехмед сидит у костра. Завтра еще одно большое сражение. Завтра будет убито много людей. Люди погаснут, как гаснут этой ночью падающие звезды.

“Аллах великий! - молится про себя Мехмед. - Пощади! Дай свидеться с Элиф. Дай пережить весь этот ужас! Столько терпели…”

И он печально думает о том, что другие тоже терпели. Неужели счастлив тот, кого убили в первом приступе? Неужели, перенеся столько мук, выживши после стольких приступов, боев и стояний на часах, завтра придется умереть? А завтра обещана последняя битва…

И вдруг пронзающий ночь, тоскливый, как волчья песня, вопль плохо зарезанного человека, слабеют казачьи, не знающие промаха руки.