Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

Мудрые эти речи, подкреплённые авторитетом возраста, не пришлись по вкусу ни Ксерксу, ни Мардонию. Тем не менее, как и всегда, тронный зал обежал одобрительный ропот вельмож. В конце концов, никогда нельзя было заранее предсказать, какое именно решение примет царь. Мудрость и предусмотрительность требовали благопристойного одобрения. В гневе поднявшись с места, Ксеркс крикнул:

— Ты трус и старая баба! Я оставлю тебя здесь среди прочих женщин. Я сын Дария и числю среди предков своих Гистаспа, Арсама, Кира, Камбиза и Ахемена. Я не могу быть меньше их. И мне не нужно меньшего, чем власть над миром. Я хочу войны. И я решил воевать.

Вельможи с ужасом внимали Ксерксу. Тем не менее согласное пчелиное жужжание вновь огласило тронный зал, просочившись сквозь бороды. Артабан опустился на своё сиденье, мрачно повесив голову. Мардоний весело, словно молодой лев, оглядывался по сторонам, а Ксеркс обратил к собравшимся золочёную спину, показывая тем самым, что совет закончен.

Он отправился в свои покои, удовлетворённый тем, что вельможи одобрили задуманный им поход против Греции.

Череда князей, сатрапов и вельмож потекла из тронного зала. И в пустующем зале, над которым на сотне колонн парили поддерживающие балки кровли двойные быки, стал более заметным оставленный царский трон, украшенный оскалившимися львами.

Такие же львы, символ высшей власти и силы, шествовали друг за другом на покрытом глазурью фризе, окружавшем неизмеримо огромный зал: львы белые, как слоновая кость, с зелёными и синими гривами, львы, напрягающие мощные плечи, львы с оскалившимися пастями и высоко поднятыми хвостами.

Когда зал опустел, Атосса, мать Ксеркса, близоруко щурившаяся старуха, тело которой полностью скрывала фиолетовая мантия, появилась из-за позолоченной решётки. Обратившись к теснившимся возле неё трём другим царственным вдовам Дария, старшая над ними, она произнесла:

— Можно не сомневаться: война состоится. Мне нужны рабыни — афинские и дорийские. Лучших я не встречала.

Как только Ксеркс оказался в полном уединении, ночь и молчание придали случившемуся событию несколько другой облик, чем тот, в котором представало оно перед ним, когда царь смотрел на своих сатрапов. Присев на край ложа, опирающегося на львиные когти, — точнее, престола, но престола ночного, Ксеркс подпёр ладонью бородатый подбородок. Царь невольно обнаружил перед собой уйму сложностей.

Объявить войну грекам? Построить мост через Геллеспонт? Но возле горы Афон вечно бушуют штормы, уже погубившие часть персидского флота. Вскипев гневом, царь мысленно погрозил кулаком богу ветра, не желавшему считаться с ним. Он вдруг решил не начинать войну, и решение это казалось весьма человеческим и соответствующим переменчивому характеру его натуры. Облачившись в ночную одежду, погрузившись в недра собственной опочивальни, Царь Царей зачастую приходил к решению, противоположному тому, что было принято в золотом парадном наряде, посреди всего блеска и пышности царского совета. И тем не менее Ксеркс был недоволен и советом, и матерью, и Мардонием. Опустившись на ложе, он уснул. (В те дни владыка персов ещё не страдал бессонницей).

Уснув же, Царь Царей увидел сон. Сны прорицают будущее, часто они вздорны, но, будучи пророчествами, они кажутся нам добрыми или злыми. Как правило, Зевс, которого персы почитают наравне с греками, пусть и несколько иным образом, посылает добрые сны богам, героям и простым смертным. Кто же послал Ксерксу тот сон — Ахриман или Зевс? История умалчивает об этом. А мы знаем лишь то, что царю персов привиделся высокий, светящийся и крылатый воитель, обратившийся к нему с такими словами:

— Что такое, Ксеркс? Неужели ты вдруг передумал воевать, приказав своим сатрапам призвать на службу столько воинов, сколько выставляет каждый из них за три года? Откуда такая нерешительность? Говорю тебе: ты должен идти в поход.

Ксеркс проснулся, охваченный гневом и страхом. Война? Нет, войны он не хотел. Обругав дурацкое сновидение, он повернулся спиной к окружающему и вновь уснул. На следующий день он снова собрал возле себя сатрапов. Многие из них уже отправились в собственные сатрапии, чтобы поторопиться со сбором войска, однако, перехваченные на своём пути быстрыми гонцами, узнав от них царскую волю, они повернули назад коней, повозки и свиты. Князья вступили в тронный зал — в тот самый момент, когда Ксеркс объяснял, что изменил свои намерения. В речи, полной самых общих фраз, он повествовал об осторожности, которой решил придерживаться в дальнейшем.

Он говорил красноречиво, речь об осмотрительности доставляла царю несомненное удовольствие. Только что вернувшиеся вельможи не сразу уловили значение его слов, они ничего не поняли… просто потому, что стояли чересчур далеко от престола. Приложив ладони к ушам, они пытались усвоить смысл чрезвычайно изящных словесных оборотов, которыми Ксеркс призывал к осторожности. А потом они услышали, что Ксеркс извиняется. Впечатления ради, царь даже подпустил в свой голос слезу. Извинялся владыка перед своим дядей Артабаном — за то, что вчера назвал его старой бабой. Утверждение это не носило обидного смысла, объявил Ксеркс, погружаясь в толкование разнообразных оттенков, которые могут иметь в персидском языке два слова — «старая женщина». Артабан был растроган. Не поднимаясь со своего места, он молитвенно простёр руки к царственному племяннику, прося владыку пощадить чувства подданных. Ксеркс закончил свою речь риторической фигурой, произведшей на присутствующих глубокое впечатление:

— Посему я не желаю воевать с греками. Возвращайтесь к себе и занимайтесь своими делами…

Мардоний не был доволен. Он был упрям и ощущал, что должен действовать. В Сузах, при дворе, ему было скучно, и он являлся страстным сторонником войны с Грецией. Кстати оказалось, что и Атосса мечтала о том же — о небольшом походе на Грецию, чтобы раздобыть там рабынь, аттических и дорийских. Посему Мардоний сослался на головную боль, чтобы не присутствовать в ту ночь на званом пиру. И поэтому поссорился со своей женой Артозострой. Он даже дошёл до того, что сказал ей, царской сестре, что имя её нельзя назвать благозвучным. Артозостра! Имя это он произнёс с самым презрительным ударением. Не оставшись в долгу, царевна тут же отметила, что его собственное имя впору не персу, а греку. Мардоний! Она прямо назвала своего мужа греком. Тот стал уверять, что имена других знатных персидских владык не менее похожи на греческие. Мардоний даже прослезился от ярости. Увидев слёзы на лице своего мужа, Артозостра заключила его в объятия. В свой черёд обняв супругу, Мардоний разрешил ей отправиться на пир без него. Ксеркс, восседавший вместе с своей женой Аместридой на пиршественном троне, весьма удивился, когда Артозостра явилась без мужа. У Мардония болит голова, объяснила она.