Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

— Дайте мне моего сына.

Клеопис с радостью повиновалась. Умолкнувший Феникс замахал кулачками перед лицом отца.

— Эй, малыш, — произнёс Главкон, одной рукой прижимая к себе ребёнка, а другой обнимая его мать. — Вижу, ты весёлый и красивый парень.

Молодые афиняне взялись за ручки носилок, и Агора вновь разразилась приветственными криками. Фемистокл, спаситель Эллады, подошёл к Главкону. Флотоводец, которого теперь чтили словно бога, ибо все замыслы его исполнились, взял за руки Главкона и Гермиону.

— Ну, друзья, — проговорил он, — всех нас боги наделили и многим блаженством, и многими печалями. Некоторым достаётся сперва горькая чаша, потом сладкая. Вы досыта испили горечи, посему смело глядите на владыку Гелиоса. Да не потускнеет снова его обращённый к вам взгляд.

— Куда теперь? — спросила Гермиона, не отводя взгляда от мужа.

— На Акрополь, — приказал Главкон. — Пусть храм наш разрушен, но Скала всё равно осталась святой. Поблагодарим Афину.

Они поднялись на Скалу. Полуденное солнце Афин светило с высоты так, как в прежние дни. Гермиона не отводила глаз от Главкона, а он смотрел то на неё, то на сына, то на священную скалу, то на солнце, сияющее во всей своей славе. А потом на уста его легла загадочная улыбка, причин которой Гермиона понять не могла. Она не знала, что муж её думал: «И это я хотел променять на розы и богатства Бактрии».

Они поднялись на вершину. Носилки поставили на выступе возле юго-западного угла. Акрополь был разорён, посреди пепла лежали низвергнутые колонны. Труды человека были разрушены, однако труды богов не претерпели ущерба. Супруги повернулись спиной к руинам. Они смотрели на землю и море, прекрасные всегда, но ещё более прекрасные ныне, выкупленные и омытые слезами и кровью. Варвары побеждены, невозможное совершено. Эллада и Афины принадлежат лишь самим себе, и никому другому.

Впереди синел залив Фалерона. Перед ним поднимался Мунихий, а позади лежал Саламин со своим победоносным проливом. Вдали поднимался купол Акрокоринфа и раскинулся широкий простор Саронийского моря. Слева темнел косматый Гиметт, справа тянулся длинный гребень Дафны, за ним вырастал Пентеликон, дающий мрамор, которому предстояло превратиться в изваяния богов. И единым голосом все вознесли хвалу Афинам и Элладе.

Фемистокл заговорил, и, как всегда, слово его оказалось и кратким, и мудрым:

— Мы прогнали варваров с нашей земли. Мы воспротивились воле Царя Царей и победили. Афины разрушены. Но мы заново построим наш город. И он станет ещё прекраснее, чем прежде, воистину заслуживающим название «фиалковенчанного», достойным имени своей богини-хранительницы. Победить персов было трудно. Сделать Афины бессмертными много труднее. Тем не менее мы добьёмся и этой цели. Воистину придёт день.

А потом они помолились богине и спустились со Скалы, от красот к повседневности. Внизу Гермиону и Главкона уже ожидала запряжённая мулами повозка. Вместе с Фениксом они сели в неё, и экипаж покатил по священной дороге к холмам, расцветшим алым цветом, мимо сосен и оливковых рощ, вверх и вниз по склону Дафны, к покою и миру в Элевсине у моря.

— Персы! Я задумал совершить деяние — отнюдь не новое и не способное прогневать богов. Я хочу добиться власти над миром.

Так молвил Ксеркс своим вельможам, собравшимся в просторной арпахане дворца в Сузах. И царь повёл скипетром, подчёркивая, что он весьма скромен и честен в своих отношениях с богами и людьми.

Ксеркс, Царь Царей, восседал на блиставшем великолепием троне. Царское сиденье поддерживали два золотых льва с искажёнными свирепостью мордами, а по бокам его на каждой из поднимавшихся кверху широких ступеней располагались ещё шесть золотых львов. Ксеркс пребывал в расцвете мужественности, и победоносная улыбка его распространялась, подобно солнечному свету, во все стороны зала, явно доказывая, что достижение мирового господства является целью, вполне подобающей Царю Царей и владыке персов. Ступая между уходящими вдаль рядами колонн, вельможи царя двинулись ближе к властелину отовсюду, где они стояли: от самых стен зала, от середины его. Многие из них не слышали слов Ксеркса. Однако это было не столь уж важно. Ведь они были во всём согласны с другими, отчётливо слышавшими фразу, произнесённую тихим голосом властелина.

Стояла поздняя осень, и солнце, называвшееся жреца ми оком Ормузда [48] Ормузд — греческое наименование персидского верховного божества Мазды (Ахуры-Мазды) — олицетворения доброго начала и света. , бросало в тронный зал свои косые лучи, проникая внутрь сквозь квадратные глубокие окна и вычерчивая сверкающие дорожки на плясавших в воздухе пылинках.

Внутри зала теснились друг к другу изящные колонны, увенчанные сперва капителями, над которыми в свой черёд располагались двойные завитки сине-серого мрамора. Волюты [49] Волюта — в архитектуре скульптурное украшение, состоящее из завитка в виде спирали с «глазком» в центре. их были отягощены торсами коленопреклонённых быков, также высеченными из серого с синим отливом мрамора, пожалуй, слишком тяжеловатыми для изящных колонн. Сами же сине-серые быки поддерживали колоссальные золочёные балки кедровой крыши.

Под ней плавали дымные лазурные тени. Натекавший сзади солнечный свет ложился на князей и царя, и человек простодушный вполне мог поверить, что по сей пропылённой солнечной дороге с неба спустились парящие вокруг Ксеркса божественные духи. Или в то, что сам он, завершив свою речь, способен воспарить к небесам, чтобы встретить там Ормузда, своего господина, и притом вполне законным образом, как был он вправе потребовать власти над миром. Ксеркс был высок. И, сидя на троне, над оскалившими клыки львами, победоносно улыбающийся, облачённый в золотые одежды, вытканные руками персидских цариц, он производил впечатление даже на тех вельмож, которые стояли в самых последних рядах. Симметричные завитки бороды, ниспадавшие из-под тиары, казались иссиня-чёрными; чернота их воистину превращалась в синеву. Ксеркс продолжил:

— Мы уже покорили Египет. Страна эта принадлежит нам.

Царь говорил правду, и вельможи его прекрасно знали об этом. Он недавно подчинил своей власти Египет, ставший ныне данником Персии, и полчища Ксеркса лишь несколько месяцев назад вернулись домой.

— С тех пор как Кир лишил Астиага его короны и захватил Персидское царство, мы, персы, никогда не опускали свои руки в праздности. Этого не делали ни мои предки, ни я.