Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

День за днём действие Востока, вкушение лотоса, сладостного плода забвения, заставляющего мужей радоваться чужим землям [35] Лотофаги — мифический народ, питающийся лотосом («поедатели лотоса»). , забывая о возврате домой, овладевало Алкмеонидом. Афины, прежняя боль, даже лицо Гермионы появлялись перед ним лишь изредка. Главкон боролся с этими чарами. Однако легче было повторить свой обет, поклясться вернуться в Афины, загладив позор, чем разорвать эти путы, крепчавшие с каждым днём. Теперь, освоив персидскую речь, атлет целыми днями не слыхал греческого слова. Даже внешность его переменилась. Главкон отпустил волосы и бороду на персидский манер. Плечи его покрывала свободная лидийская хламида, голову венчала высокая шапка, подобающая знатному персу. Причудливые коленопреклонения азиатов больше не смущали его. Он научился восхищаться мужественными и великодушными владыками Персии. И Ксерксом, царём, издали правившим всей этой мощью, истинным богом на земле, заместителем самого владыки Зевса.

— Забудь, что ты эллин. Мы будем разговаривать о Ниле, а не о Кефисе, — отвечала Артозостра всякий раз, когда он заводил речь о доме.

И она принималась повествовать о Вавилоне и Персеполе, Мардоний рассказывал ему о походах вдоль берегов широкого Каспия, Роксана о девичьих годах, проведённых в Египте, когда Гобрия был там сатрапом, о волшебной реке, текущей сквозь эту страну, об Изиде и Осирисе, о фараонах, о великой пирамиде, о царстве мёртвых. И золотой Восток открывался афинянину во всём своём блеске, великолепии и колдовском обаянии. Теперь он молчал, даже когда хозяева начинали откровенно рассуждать о грядущей войне, о том, что скоро власть Персии распространится от Столпов Геракла до Инда.

Тем не менее однажды он всё-таки воспротивился, доказывая, что в жилах его по-прежнему течёт эллинская кровь. Они находились в саду, под гранатовым деревом, ловкие руки женщин вышивали на зелёном ковре алой нитью сцену битвы. Появившийся Мардоний рассказал о пленении и распятии вождей неудачного восстания против власти Царя Царей в Армении. Артозостра захлопала в ладоши:

— Дураки! Дураки, которых ослепил злой Ангро-Манью, дабы погубить их.

Сидевший у её ног Главкон запротестовал:

— Мужественные безумцы, моя госпожа, ибо каждый муж вправе поработать мечом за честь собственной страны.

Артозостра тряхнула ослепительной головой:

— Мазда дарует победу лишь царю Персии. Сопротивляться Ксерксу — значит противиться не человеку, но самому Небу.

— Ты в этом уверена? — спросил афинянин. — Неужели боги персов превыше всех остальных?

Однако Роксана, оставив шитьё, протянула к нему руки в умиротворяющем жесте:

— Не сердись, Главкон. Разве теперь ты не один из нас? Напомню тебе слова пророчицы из древней Халдеи. Ашшур Ниневийский, Мардук Вавилонский, Тирский Баал и Мемфисский Аммон уже преклонили колени перед Маздой Великолепным и Митрой, Губителем Дэвов. Неужели ты считаешь, что ничтожные и слабые боги Эллады окажутся сильнее тех, кто уже признал своё поражение?

Главкон поглядел на неё с отвагой:

— У вас свои боги, у нас свои. Молитесь на здоровье своим Мазде и Митре, но мы не усомнимся в Громовержце Зевсе и в Сероглазой Афине, опоре наших отцов. Судьба покажет, кто из них сильнее.

Персы качали головами. Пора было возвращаться во дворец. Вся мощь варваров, с которой Главкон сумел познакомиться после своего пробуждения в Сардах, свидетельствовала об одном: судьба Ксеркса — править и покорять. Тут ему вдруг представился и Акрополь, и его храмы, и богиня-хранительница. Главкон мгновенно изгнал из головы все свои неверные мысли. Князь шествовал рядом со своей женой, Главкон рядом с Роксаной. Она всегда казалась ему прекрасной, но такой несравненной, как в тот вечер, он ещё не видел её. Догадывался ли Главкон, куда ведёт их Мардоний?

Всё имеет конец, и наслаждение лотосом тоже. Гонец за гонцом сообщали, что Ксеркс покинул Вавилон, что он собирает войско в Каппадокии, что идёт по равнинам и горам Малой Азии в Сарды. Мардоний со своими спутниками вернулся в этот город. Чуть ли не каждый день десятки тысяч воинов входили в Сарды. Теперь Главкон видел, что Восток не ради пустой похвальбы десять лет готовился к выступлению против Эллады, что вся мощь двадцати сатрапий одним ударом поразит Грецию.

На равнине около Сард вырастал второй город из шатров и палаток. Рать час от часу становилась огромнее. Шли чернокожие, в леопардовых шкурах, лучники из далёкой Эфиопии, бактрийцы с боевыми секирами, ехали конные скифы с северо-востока, арабы на высоких верблюдах, а за ними сирийцы, киликийцы, чернобородые ассирийцы и вавилоняне, полногубые египтяне и много самых разных, вовсе не знакомых Главкону народов.

Однако ядро войска составляли стройные ряды арийских пехотинцев и конников, светловолосые, голубоглазые персы и мидяне, ветераны, закалённые в двадцати победоносных битвах. Мышцы их были подобны стали, а не ведающие усталости ноги прошли не один парасанг [36] Парасанг — персидская мера длины, равная 5549 м. . Среди них были и лёгкие пехотинцы с плетёными щитами и могучими луками, но числом их превышали всадники в вызолоченных пластинчатых доспехах, ехавшие на выкормленных конях, способных обогнать самого Пегаса.

— Лучшая конница мира! — горделиво утверждал Мардоний, и гостю было нечего возразить ему.

В город прибывали сатрап за сатрапом. И когда гонец, влетевший в крепость на взмыленном арабском коне, объявил, что на следующее утро владыка всего мира вступит в Сарды, Главкон не мог уже ожидать более величественного события, кроме явления самого Зевса Кронида.

Мардоний, как «носитель царского лука» — должность эта предоставлялась лишь особам царской крови, — выехал навстречу Царю Царей, чтобы приветствовать властелина. Улицы Сард убрали цветами. Тысячи копейщиков сдерживали толпу. Афинянин стоял возле Артозостры и Роксаны у окна в доме лидийского князя.

Обе женщины были как никогда хороши в этот миг — сердца их устремлялись навстречу своему царю. Теперь и Главкон ощущал над собой власть царственной личности. Он понимал, что окружавшие его люди ожидают не владыку Ксеркса, а Ксеркса Всемогущего, воплощённого бога, чья воля является волей Небес. И афинянин не мог не разделить охвативший их трепет.

В полдень толпы заметили первый знак приближения царя. Из ворот города вышел человек с непокрытой головой, босой, одинокий, — это Артаферн, повелитель всей Лидии, отправился встречать своего владыку. Скопцы, служившие жрецами Кибелы, ударили в кимвалы и завели приветственный гимн. Под грохот барабанов в ворота въехала отборная тысяча всадников, за которыми выступали столько же пехотинцев — Бессмертные — телохранители Царя Царей, рослые, великолепные воины: шлемы и наконечники их копий искрились золотом. За ними ехала вызолоченная повозка, влекомая восемью священными молочной белизны лошадьми, на ней находился алтарь, посреди которого пылал вечный огонь Мазды. За ним, каждый в блиставшей великолепием колеснице, ехали «шесть князей», главы великих родов державы Ахеменидов. Две сотни конюхов вели лошадей в великолепном убранстве, а за ними спустя долгое время, чтобы улеглась поднятая войском пыль, на вороном коне в город въехал один-единственный всадник, Артабан, дядя и советник царя. Он провозгласил, обращаясь к народу: