Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1

— Но неужели вы серьезно думаете подняться с такими ничтожными силами против утвердившейся власти? Это же безумие.

— Laissez faire a Don Antoine. [128] Предоставьте действовать дону Антонио (франц.). О себе-то я позабочусь. Мы, во всяком случае, не отстанем в любезности от Конана, который за удар всегда отплачивал ударом. Однако не считайте меня настолько шалым, чтобы не воспользоваться благоприятной возможностью. Я спущу собаку только тогда, когда зверь выйдет из логова. Но еще раз, думаете ли вы идти с нами? Если да, то вы узнаете все.

— Ну как я могу это сделать? — сказал Уэверли.— Еще несколько часов тому назад я имел чин в королевской армии, и мое прошение об отставке еще скачет на почтовых к тем, кто мне ее дал! Поступая на службу, я тем самым уже обещался соблюдать верность правительству и признал его законность.

— Необдуманные обещания, — ответил Фёргюс, — не пара стальных наручников. Их можно отбросить, особенно когда их выманили обманом, а отплатили за них оскорблением. Но если вы не хотите принять немедленное решение с честью отомстить вашим обидчикам, поезжайте в Англию, и, едва вы переправитесь через Твид, вы услышите такие вести, которые всколыхнут весь мир. А если сэр Эверард действительно тот доблестный старый рыцарь, каким мне его изобразили некоторые наши честные джентльмены тысяча семьсот пятнадцатого года, он найдет для вас конный полк получше того, которого вы лишились, и уговорит вас служить лучшему делу.

— Ну, а ваша сестра, Фёргюс?

— Изыди, гиперболический бес!— воскликнул со смехом предводитель. — Как можешь ты так донимать этого человека? Неужто он .ни о чем другом не может говорить, как о дамах?

— Прошу вас, отнеситесь к этому серьезно, мой дорогой друг, — сказал Уэверли, — я чувствую, что все счастье моей жизни зависит от ответа, который мисс Мак-Ивор даст мне на то, что я отважился сказать ей нынче утром.

— Вы это говорите вполне серьезно, — сказал Фёргюс, отбросив игривый тон, — или мы все еще витаем в стране романтических фантазий?

— Ну конечно, серьезно. Как можете вы подумать, что я могу шутить подобными вещами?

— Тогда, со всей серьезностью, — ответил его друг, — я этому искренне рад. И я столь высокого мнения о Флоре, что вы единственный человек во всей Англии, о котором я мог бы это сказать. Но не жмите мне так горячо руку. Есть еще ряд вопросов. Скажите, а как отнесется ваша семья к союзу с сестрой высокородного гайлэндского нищего?

— Положение моего дяди, его взгляды и его неизменная снисходительность ко мне — все это дает мне право заверить вас, что родовитость и личные качества — единственное, на что он может обратить внимание в таком союзе. А где я могу найти более совершенное сочетание этих сторон, как не в вашей сестре?

— О, нигде, cela va sans dire, [129] Безусловно (франц.). — ответил Фёргюс с улыбкой. — Но ваш батюшка пожелает, верно, использовать свои прерогативы отца и тоже иметь право голоса в этом деле?

— Разумеется. Но он недавно порвал с властями, и поэтому я уверен, что он не будет возражать, тем более что дядя горячо меня поддержит.

— Помешать может и вероисповедание, — заметил Фёргюс, — хоть мы и не фанатические католики.

— Моя бабушка была католичка, и я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь в семье возражал против ее религии. Но не думайте о моих друзьях, дорогой Фёргюс; окажите лучше свое влияние там, где оно может всего более понадобиться для устранения препятствий, — я имею в виду вашу очаровательную сестру.

— Моя очаровательная сестра, — ответил Фёргюс,— подобно своему любящему брату, весьма склонна проявлять свою волю самым решительным образом, и с этим вам придется считаться. Но я похлопочу за вас, и вы всегда сможете со мной посоветоваться. И первое, что я вам скажу: преданность Стюартам — вот та страсть, которая управляет всеми ее действиями. С того момента как она научилась читать по-английски, она была влюблена в память доблестного капитана Уогана, который отказался от службы у узурпатора Кромвеля, вступил под знамена Карла II, провел горсточку всадников из Лондона в горную Шотландию на соединение с Миддлтоном, поднявшим оружие за короля, и наконец пал смертью храбрых, сражаясь за своего государя. Попросите ее показать вам стихи, в которых она воспела его жизнь и судьбу; их очень хвалили, уверяю вас. Но вот что: мне кажется, что Флора несколько минут назад отправилась к водопаду — ступайте ей вслед, ступайте сейчас же! Не давайте гарнизону укрепить свою оборону. Alerte a la muraille! [130] Живей на стены! (франц.). Найдите Флору и как можно скорее узнайте ее решение. Да сопутствует вам Купидон! А я тем временем пойду проверю всякие ремни и патронные сумки.

Уэверли поднимался по лощине с тревожно бьющимся сердцем. Любовь со всей своей романтической свитой надежд, опасений и желаний сливалась в нем с другим чувством, которое ему не так легко было определить. Он не мог забыть, как круто изменилась его судьба за одно это утро, и не мог предвидеть, в какую чащу трудностей она может его завести. Еще накануне он занимал завидный пост в армии; отца его, по всем видимостям, ожидало все растущее расположение государя — и все это рассеялось как сон. Сам он был обесчещен, отец попал в немилость, и теперь он стал невольным свидетелем, если не участником, тайных, мрачных и опасных замыслов, способных привести либо к низвержению правительства, которому он еще так недавно служил, либо к гибели всех участников заговора. Если бы даже Флора благосклонно отнеслась к его предложению, мог ли он питать надежду на благополучный исход всего этого дела среди треволнений надвигающегося восстания? Не мог же он думать только о своем благополучии и просить ее бросить Фёргюса, к которому она была так привязана, и ехать в Англию, чтобы там вдали от событий дожидаться либо успеха замыслов брата, либо крушения его заветнейших надежд? И как мог он, с другой стороны, не рассчитывая ни на что, кроме собственных сил, примкнуть к опасным и скороспелым планам предводителя, устремиться с ним в один водоворот событий, стать участником всех его отчаянных и безрассудных предприятий, наконец почти отказаться от собственного мнения и от права судить, насколько справедливы и разумны его действия? Все это представлялось не слишком соблазнительным для тайной гордости Уэверли. А между тем что оставалось ему делать, если только Флора не откажет ему в своей руке, о чем в теперешнем возбужденном состоянии его чувств он не мог и думать без невыносимой душевной муки? Размышляя о сомнительных и опасных перспективах, раскрывавшихся перед ним, он добрался наконец до водопада, где, как предвидел Фёргюс, он и нашел Флору.

Она была совсем одна и, как только увидела его издали, поднялась и пошла к нему навстречу. Эдуард попытался произнести несколько слов, не выходящих за рамки обычного любезного разговора, но понял, что не в силах продолжать в этом тоне. Флора сначала казалась столь же смущенной, как и он, но быстрее овладела собой и (неблагоприятное предзнаменование для Эдуарда) первая коснулась темы их недавнего разговора.