Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 7

Помолчав немного, лорд-хранитель возобновил прерванный разговор.

— Вы так изумились, обнаружив во мне честного человека, что позабыли о Крайгенгельте, дорогой друг. А ведь он называл ваше имя в Тайном совете.

— Негодяй! — воскликнул Рэвенсвуд. — Мое знакомство с ним было самым непродолжительным; но, видно, мне совсем не следовало общаться с ним. Я вел себя глупо. Что же он сказал обо мне?

— Он наговорил достаточно, чтобы возбудить опасения относительно вашей благонадежности у некоторых наших мудрецов, готовых по первому подозрению или навету обвинить человека в государственной измене. Крайгенгельт болтал какой-то вздор о вашем намерении поступить на службу к французскому королю или претенденту — я сейчас уже не помню подробностей, — но один из ваших лучших друзей, маркиз Э***, и еще одно лицо, которое многие называют вашим заклятым врагом, не пожелали этому верить.

— Я очень признателен моему достойному другу, — сказал Рэвенсвуд, — но еще более я благодарен моему достойному врагу.

— Inimicus amicissimus, [28] Самому дружелюбному врагу (лат.). — улыбнулся сэр Уильям, отвечая на его рукопожатие. — Этот молодчик упоминал также мистера Хейстона Бакло. Жаль, если бедный юноша попал под такое дурное влияние.

— Он уже достаточно взрослый и может обходиться без наставников, — ответил Рэвенсвуд.

— Да, лет ему вполне достаточно, но разума недостает, если он избрал этого мошенника своим fidus Achatus. [29] Верным Ахатом (лат.). Крайгенгельт донес на него, и эта история имела бы очень дурные последствия, если бы мы не знали, с кем имеем дело, и прислушались к словам такого негодяя.

— Мистер Хейстон Бакло — честный человек, — сказал Рэвенсвуд. — Не думаю, чтобы он был способен на низкий или подлый поступок.

— Согласитесь, однако, что он способен на поступки весьма неблагоразумные. Не нынче, так завтра он получит в наследство отличнейшие поместья — возможно, он уж владеет ими. Леди Гернингтон, эта превосходная женщина — конечно, если бы не ее несносный характер, из-за которого она перессорилась со всем светом, — теперь, вероятно, переселилась уже в иной мир. Она очень богата: все ее родственники и совладельцы давно уже умерли, увеличив ее долю наследства. Я знаю ее владения, они граничат с моими; это превосходное имение.

— Я очень рад за Бакло. И был бы рад вдвойне, если бы с переменой судьбы он переменил бы также свои привычки и знакомства. К несчастью, появление здесь Крайгенгельта в качестве его друга не предвещает ничего хорошего.

— Несомненно! Крайгенгельт из тех, кто приносит несчастье, — согласился лорд-хранитель. — С таким приятелем легко можно попасть в тюрьму и даже на виселицу. Однако мистер Калеб, мне кажется, ждет не дождется, чтобы мы принялись за завтрак.

После завтрака сэр Уильям и Люси начали собираться в дорогу; воспользовавшись этим, Рэвенсвуд покинул их и отправился отдать необходимые распоряжения, поскольку сам также решил уехать из замка дня на два. Ему необходимо было предупредить Калеба, которого он, как и предполагал, нашел в его закопченной, полуразрушенной каморке. Обрадованный съездом гостей, верный слуга по-хозяйски прикидывал, на сколько дней при хорошем расчете можно будет растянуть оставшиеся припасы.

«Мистер Эдгар, слава богу, не обжора, — думал он, — а мистер Бакло уехал. Он-то, конечно, способен уничтожить целого быка в один присест. Кресс-салата, или, как у нас его называют, латук-травы... да кусочка овсяного пудинга хватит хозяину на завтрак. Он, так же как и я, непривередлив. На обед… Оленины, кажется, осталось совсем немного. Ну, ничего, ее можно поджарить на рашпере. Она отлично зажарится».

Подсчет трофеев был прерван Рэвенсвудом, решившимся наконец сообщить Калебу о своем намерении сопровождать сэра Уильяма в замок Рэвенсвуд и погостить там несколько дней.

— Избави бог! — воскликнул старик, и лицо его стало белым, как скатерть, которую он складывал.

— В чем дело, Калеб? Почему бы мне не посетить лорда — хранителя печати?

— О, мистер Эдгар! — воскликнул Калеб. — Я ваш слуга, и не мне учить вас, но я старый слуга — я служил вашему отцу, и деду; я видел лорда Рэндола, вашего прадеда, когда был совсем еще мальчишкой.

— Ну, так что ж из этого, Калеб? Какое все это имеет отношение к обычному между соседями обмену визитами?

— О, мистер Эдгар... то есть, простите, милорд! Разве ваше сердце не говорит вам, что сыну вашего отца не подобает дружить с таким соседом? Подумайте о чести вашего рода! Конечно, если бы вы пришли к соглашению с ним и он вернул ваши земли — пускай даже с тем, что вы окажете ему честь, женившись на его дочери, — я бы не стал отговаривать вас: мисс Эштон — славная, добрая девушка. Но не поступайтесь вашей независимостью! Я знаю этих людей. Не уступайте им, и они будут только больше ценить вас.

— Однако вы далеко заходите в ваших планах, Калеб, — усмехнулся Рэвенсвуд, пытаясь как-то скрыть свое смущение. — Вы хотите, чтобы я породнился с семейством, которое сами же запрещаете мне посещать. Как же так? Да что с вами? Вы бледны как смерть!

— О, сэр! — воскликнул Калеб. — Открои я вам причину моего страха, вы же первый будете смеяться надо мной! Но Томас Стихотворец, а он никогда не лгал, произнес вещее слово о вашем роде, и если вы поедете в Рэвенсвуд, предсказание его сбудется. О, зачем я дожил до этого страшного дня!

— Какое же предсказание, Калеб? — спросил Рэвенсвуд, желая успокоить верного слугу.

— Никогда, ни одному смертному не осмеливался я передать эти слова, сказанные мне старым патером, исповедником вашего деда, — в то время Рэвенсвуды были еще католиками. Не раз повторял я про себя это мрачное пророчество, но никогда не думал, что ему суждено сбыться.

— Перестаньте же причитать, Калеб, — нетерпеливо прервал его Рэвенсвуд. — Скажите мне эти слова, внушившие вам столько ужасных мыслей.

Бледный от страха, старик дрожащим голосом произнес, запинаясь, нижеследующие строки:

— Я знаю Келпи, — сказал Рэвенсвуд. — Так, кажется, некогда называли зыбучие пески между нашей башней и Волчьей Надеждой? Какому же безумцу придет в голову отправиться туда верхом?!

— Не вопрошайте судьбу, сэр! Не дай бог, чтобы нам открылся тайный смысл пророчества! Останьтесь лучше дома! Пусть ваши гости одни уедут в Рэвенсвуд. Мы сделали для них довольно. Сделать больше — значило бы уже не возвысить, а уронить честь рода.