Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 7

Если трапеза в «Волчьей скале» говорила о плохо скрытой бедности, то угощение в замке Рэвенсвуд поражало роскошью и изобилием. Такой контраст, несомненно, льстил самолюбию сэра Уильяма, но он был слишком большой дипломат, чтобы обнаружить свои чувства. Напротив, он, казалось, с удовольствием вспоминал холостяцкий обед, которым потчевал его Болдерстон, и скорее с отвращением, нежели с гордостью, взирал на собственный стол, ломившийся от множества яств.

— Мы живем в роскоши, — сказал он, — потому что так принято, но в скромном доме моего отца я привык к простой пище и был бы очень рад, если бы моя жена и дети позволили мне вернуться к старой доброй овсянке и бараньему боку.

Лорд-хранитель перешел меру, и Рэвенсвуд почувствовал это.

— Различие в звании, — сухо заметил он, — или, лучше сказать, в средствах, определяет, как нам вести дом.

Этих слов было достаточно, чтобы лорд-хранитель тотчас заговорил о других предметах, которые, по нашему мнению, не стоят внимания читателя.

Вечер прошел в непринужденной, почти дружеской беседе, и Генри совершенно забыл прежние свои страхи. Он даже предложил потомку и двойнику страшного сэра Мэлиза Рэвенсвуда, прозванного Мстителем, отправиться вместе травить оленя. Условились на следующее утро. Ретивые охотники спозаранку выехали в отъезжее поле и вернулись нагруженные добычей. Затем сели обедать, и хозяева принялись уговаривать Рэвенсвуда остаться еще на день. Молодой человек согласился, но дал себе слово не задерживаться долее. К тому же он вспомнил, что еще не видал доброй Элис, старой преданной служанки дома Рэвенсвудов, и ему захотелось обрадовать верную старушку, навестив ее бедное жилище. Он решил посвятить Элис следующее утро, а Люси вызвалась проводить его к ней. И хотя за ними увязался Генри, отчего прогулка утратила характер tete-a-tete, [32] Свидания с глазу на глаз (франц.). в сущности они почти все время оставались наедине: занятый своими весьма важными делами, мальчик совершенно не интересовался сестрой и ее спутником. То его внимание привлекал грач, опустившийся невдалеке на ветку, то заяц перебегал им дорогу, и Генри вместе с гончей бросался вслед за ним, то он отставал, чтобы поговорить с лесником, то забегал вперед, чтобы посмотреть на барсучью нору.

Тем временем разговор между Эдгаром и Люси становился все оживленнее и нежнее. Люси невольно призналась, что понимает, как тяжело ему, должно быть, видеть родные места столь изменившимися в руках нового владельца. В ее словах звучало искреннее сочувствие, и на мгновение Рэвенсвуд счел себя вознагражденным за все несчастья, ниспосланные ему судьбой. Он отвечал Люси пылкой благодарностью, не тая своих чувств, и она выслушала его, если не без смущения, то, во всяком случае, без неудовольствия. Быть может, она поступила неосторожно, внимая нежным речам, но было бы несправедливо осуждать ее слитом строго, ведь отец, казалось, поощрял Рэвенсвуда и тем самым давал ему право говорить с ней подобным образом. Тем не менее Люси поспешила переменить разговор, что ей без труда удалось: Рэвенсвуд и так сказал уже больше, нежели ему хотелось, и, спохватившись, что чуть было не признался в любви дочери сэра Уильяма Эштона, почувствовал укоры совести.

Вскоре они подошли к домику старой Элис; дом недавно перестроили, и теперь он выглядел менее живописно, но был не в пример удобнее. Слепая, по обыкновению, сидела под плакучей ивой и с тихой радостью, свойственной больным и старым людям, грелась под лучами осеннего солнца. Услыхав шаги, она повернула голову. — Я узнаю вашу поступь, мисс Эштон, — сказала она. — Но кто это с вами? Это не милорд, ваш отец.

— Как вы догадались, Элис? — удивилась Люси. — Как вам удается так точно узнавать людей по шагам? Ведь здесь такая почва, что шагов почти не слышно.

— Слепота, дитя мое, обострила мой слух, и я сужу обо всем по едва слышным звукам, которых прежде, так же как вы теперь, я даже не различала.

Нужда — суровый, но хороший учитель, а когда человек теряет зрение, ему приходится узнавать о мире другим путем.

— Вы услышали шаги мужчины — это я понимаю, но откуда вы знаете, что это не отец?

— Старики, дорогая мисс Эштон, ступают боязливо, осторожно: нога медленно отделяется от земли и опускается не сразу; а сейчас я слышу быструю поступь юноши. Если бы можно было допустить такую странную мысль, я сказала бы, что это шага Рэвенсвуда.

— Какой тонкий слух! — воскликнул Рэвенсвуд. — Просто невероятно. Не будь я сам тому свидетелем, ни за что бы не поверил. Вы не ошиблись, Элис: я действительно, Рэвенсвуд, сын вашего покойного хозяина.

— Вы?! — в изумлении вскричала старуха. — Вы Рэвенсвуд! Здесь! Вместе с Люси Эштон, дочерью вашего врага! .. Не верю. Позвольте мне коснуться вашего лица, чтобы пальцы мои подтвердили то, что воспринимает мой слух.

Рэвенсвуд, опустился на дерновую скамью подле старой служанки, и она дрожащей рукой ощупала его лицо.

— Да, это правда! — сказала она. — Это лицо и голос Рэвенсвуда: резкие, гордые черты, смелый, повелительный голос. Что вы здесь делаете, мастер Рэвенсвуд? Каким образом вы оказались во владениях сэра Эштона, да еще в обществе его дочери?

При этих словах лицо старой служанки вспыхнуло от негодования. Так, вероятно, в старину краснел от стыда верный вассал при виде того, как его юный сюзерен готов поступиться рыцарской честью доблестных предков.

— Мастер Рэвенсвуд гостит у моего отца, — вмешалась Люси, желая прекратить эту сцену: наставительный тон Элис пришелся ей не по душе.

— Вот как! — произнесла слепая, и голос ее выразил крайнее удивление.

— Я хотела доставить удовольствие нашему гостю, приведя его к вам.

— И, по правде сказать, Элис, — прибавил Рэвенсвуд, — я ожидал лучшего приема.

— Как странно! — пробормотала старуха, не слушая объяснений. — Небо творит свой праведный суд, а пути господни неисповедимы! Выслушайте меня, сэр: ваши предки были беспощадны к своим врагам, но они вели честную борьбу; они никогда не пользовались гостеприимством противника, чтобы тем вернее погубить его. Что у вас общего с Люси Эштон? Зачем шаги ваши направлены по одной стезе? Зачем звуки вашего голоса сливаются с речью дочери сэра Уильяма? Молодой человек, тот, кто собирается мстить врагу такими бесчестными средствами.

— Молчите! — гневно прервал ее Рэвенсвуд. — Молчите! Видно, сам дьявол подсказал вам эти слова! Знайте же, что у мисс Энной нет на свете более преданного друга, чем Эдгар Рэвенсвуд, и нет того, чего. бы я не сделал, чтобы уберечь ее от опасности и обид.

— Вот оно что! — произнесла старуха изменившимся голосом, исполненным глубокой грусти. — Да сохранит господь вас обоих!