Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы

31 мая была сделана последняя попытка убедить Екатерину уступить. Делегация примерно из тридцати советников и пэров посетила ее в Гринвиче, умоляя от имени короля и государства. Они напрасно потратили время и пыл. Она всего-навсего подтвердила свой статус законной супруги Генриха и свое намерение выполнить решение папского суда [75] «Я говорю, что я его законная жена, соединенная с ним законным браком, и по закону святой церкви я была предназначена ему как его верная супруга…». Mattingly, Catherine, 241. . Трудно поверить, что король или его послы ожидали другого ответа, но это создало необходимый предлог для разрыва menage a trois. Генрих покинул двор, взяв с собой Анну и оставив Екатерину в Виндзоре. Ненадолго вернувшись, 14 июля он снова уехал в Вудсток, отдав недвусмысленное распоряжение, чтобы королева оставалась там, где она находится. Не представляя себе конкретных особенностей ситуации и четко, как всегда, отстаивая свои законные права, Екатерина решительно воспротивилась такому обращению. Король преисполнился гнева, заявив, что он больше не будет иметь с ней никаких отношений и никогда ее больше не увидит. Открыто или исподволь Анне удалось теперь лишить свою соперницу присутствия короля и положить конец тем слухам о примирении, которые распускали сами сторонники королевы. Но похоже, что ей не удалось окончательно изменить юридическую ситуацию. Ни Шапуис, ни венецианец Марио Саворньяно не считали, что что-нибудь изменилось. Брак не мог быть аннулирован, не только потому, что в этом отказывал папа, но и потому, что «... власти королевства, и духовные и земные, а также народ были против этого» [76] Cal. Ven., IV, 682; 25 August 1531. . Победа Анны рассеяла, однако, некоторую неопределенность. В течение лета 1531 года Екатерина держала собственный двор и постепенно становилась, хотя, быть может, и невольно, центром политической оппозиции не только по отношению к Болейнам, но и по отношению к королю.

Королевская власть Генриха теперь стояла перед испытанием. Или он должен был осуществить свои угрозы и пренебречь папой, обозначив внутреннюю оппозицию, или уступить, как он это сделал на основании Договора о согласии в 1525 году, оправдав свою неуверенность. Оптимизм Шапуиса не разделялся всеми советниками императора. В начале ноября 1530 года Родриго Нино предупредил своего хозяина о возможности того, что король попытается получить решение de facto от своих собственных епископов. Боялись даже, что, отчаявшись, Генрих убьет свою жену. Такие подозрения, однако, просто доказывали, что даже хорошо информированные наблюдатели плохо себе представляли, в каком направлении движется мысль короля. К концу 1531 года он пришел к убеждению, что папа присвоил себе большую власть, чем могли подтвердить примеры из истории или Священного Писания. Для психологии Генриха было вполне типично, что когда он действительно чего-то хотел, он мог сам себя убедить, что, совершая это, он прав с точки зрения морали и закона. В данном случае он, однако, не недооценивал трудностей, которые создавались в совокупности общим противостоянием и отсутствием ясного представления о плане действий. Уильям Тиндэл, при всех своих прекрасных идеях, был еретиком, а король гордился своей приверженностью истинной вере. Возможно, новый советник Генриха, Томас Кромвель, умный юрист-самоучка из окружения Уолси, в конце концов проложил путь сквозь эту чащу. Воспользовавшись антиклерикальными настроениями, которые поддерживались в палате общин недовольством в связи с возрастающими поборами за погребальные услуги и с внезапным всплеском преследования ересей, 18 марта 1532 года он представил в Палату петицию, озаглавленную «Жалоба на священников».

Смысл этой петиции состоял в обращении к королю как к «единственному суверенному правителю и защитнику» от имени и духовенства, и мирян с просьбой законодательно обосновать в парламенте его «королевскую юрисдикцию и прерогативы» [77] Ives, Anne Boleyn, 190. в решении вопросов, возникающих между земными и духовными властями. Мудрость такой формулировки состояла в том, что она представляла поражение синода, происшедшее за год до этого, в истинном свете. Король считал, что его воспринимали как «главу церкви», что бы это ни значило, в то время как духовенство считало своей спасительной формулой «настолько, насколько позволяет закон Христа», означающей, что оно ничего не решало. Следовательно, когда синод был приглашен на слушание «Жалобы» в апреле, его фактически заставили объявить о своей позиции. Не ощущая опасности, он доверил ответное слово Стефену Гардинеру, епископу Винчестерскому, который выступил с громогласной речью в защиту церковной независимости, отрицая право короля законодательно представлять в парламенте духовенство. «Мы, покорнейшие слуги, не можем доверить исполнение наших обетов и обязанностей, предписанных Богом, санкции вашего высочества» [78] A. Ogle, The Tragedie of the Lollards’ Tower, 340. . Генрих, понимая, что формулировка 1531 года была бессмысленной и что он позволил себя одурачить, реагировал яростно. Более того, сам характер составленной петиции привлек на строну короля большинство влиятельных мирян. Под угрозой возобновления процедуры устранения и законных посягательств на церковную собственность синод уступил и согласился представлять все свои будущие постановления на утверждение королю. Лорд-канцлер, сэр Томас Мор, уже попавший в немилость из-за своей поддержки оппозиции в палате лордов, на следующий день отдал Большую печать, а Гардинеру, насколько это удавалось, пришлось защищать свою пошатнувшуюся репутацию.

Это поражение, как первым заметил Мор, стало критическим поворотным пунктом. Что бы ни думал по этому поводу синод в 1531 году, в 1532 году он утратил свою независимость. С назначением канцлером Томаса О дли и появлением Кромвеля как главного советника Генриха открылся путь для вывода «великого дела» короля из тупика. Более того, Генрих теперь принял критическое решение, и те, кто держал нос по ветру, начали объединяться вокруг фракции Болейнов, иногда вынужденные терпеть их почти открытое пренебрежение. К июлю разговоры о повторном браке стали вестись вслух, но он не свершился незамедлительно. По-видимому, возникли сомнения насчет того, как лучше это устроить, учитывая обструкцию большинства главных церковных властей. В этой связи смерть престарелого Уильяма Уорхэма, архиепископа Кентерберийского, в августе 1532 года облегчила положение. Его преемник был назван не сразу, но теперь существовала возможность назначить более сговорчивого первосвященника. Отношения Генриха с Анной также утратили свой полуподпольный характер. Она постоянно находилась в обществе короля, и ей должна была быть определена соответствующая роль в давно назначенной встрече с Франциском I, запланированной на осень. Ни французская королева, ни сестра Франциска, Маргарита Ангулемская, не были готовы встретиться с ней как с равной, а не вполне серьезное предложение Франциска появиться в сопровождении своей любовницы также было неприемлемо для Генриха. Во время этого события, хотя она была вознесена 1 сентября до полноправного титула высшей знати как маркиза Пемброк — почти уникальный знак особой милости [79] Только еще одна женщина удостоилась такой чести в шестнадцатом веке. Маргарита Поул была сделана графиней Солсбери в 1513 году, но она была дочерью герцога Кларенса, и ее дед по материнской линии носил этот титул. — Анна не принимала участия в официальных церемониях. Она помогала развлекать французского короля во время его посещения Кале, но это был неформальный, добровольный жест, и он не компрометировал Франциска в глазах папы, союз с которым король всячески желал укрепить [80] Hall, Chronicle, 793–794. Франциск вел переговоры о браке между своим вторым сыном Генрихом и племянницей папы, Екатериной Медичи, который состоялся в октябре 1533 года. .