Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)

— Пора! — произнёс Фотий, сбросив с головы мокрую видлогу.

В кромешной тьме было не видно ни зги. Всплески вёсел были не слышны за шумом стихии, что швырялась струящимися стрелами.

Фотий знал своё дело: правил уверенно, хотя Цимисхию не раз показалось, что везут их вовсе не туда. Время тянулось медленно, несколько раз лодку качнуло, заставив поволноваться заговорщиков.

Причалили к белевшей во тьме мраморной лестнице, ведущей в Вуколеон. Иоанн спрыгнул первым, невольно оглянувшись на статую льва, терзающего быка — молчаливых зверей, будто застигнутых холодом и замёрзших в своей борьбе.

От Вуколеона шли без факелов, почти на ощупь выбирая дорогу. Дождь нежданно сменился мелким секущим снегом. Цимисхий сразу же нашёл окно покоев своей любовницы, подул в рыбацкий рожок. Их ждали: почти немедленно сверху упала верёвка. Аципофеодор с силой дёрнул её, проверяя, надёжно ли прикреплена, и они с Вурцей, согревая дыханием закоченевшие пальцы, стали привязывать корзину.

— Вот там нас и схватят! — пошутил Вурца, первым залезая в корзину. Шаркая о стену, корзина поползла вверх, провожаемая взглядами снизу, раза два её качнуло ветром.

Цимисхия подняли последним. Он спрыгнул на волглый от натекшей воды с мокрых плащей и улицы пол. В покое было холодно, как на улице — Феофано больше часа ждала гостей у открытого окна и теперь зябко куталась в шерстяную накидку.

— Двери у Никифора будут открыты? — вместо приветствия спросил у императрицы Цимисхий, не без удовольствия сбрасывая сырой плащ.

— Я обещала прийти к нему ночью. Он не запрёт дверь, — решительно молвила она.

— Не спит ещё?

— Нет. Нас предупредят.

Иоанн выругался. Нет ничего хуже, как ждать.

Надо сказать, что у базилевса было несколько возможностей, чтобы раскрыть заговор. Но то ли воля провидения, то ли состояние обречённой покорности судьбе самого императора, не позволили это сделать. Брат императора Лев вечером получил записку, в которой говорилось, что нынешней ночью будет убит Никифор Фока. Но Лев был уже изрядно пьян и увлечён игрой в зернь. Впоследствии он не вспомнил ни о самой записке, ни кто её приносил. Подобную записку получил и сам император. В ней даже говорилось о том, когда именно заговорщики проникнут в покой императрицы. По какой-то причине он послал проверить императорский гинекей [81] Гинекей — женская половина дома, дворца. не стражу, а своего постельничьего Михаила. Феофано не пустила его даже на порог.

— Чего тебе?

За спиной базилисы, приобнажив оружие, стояли заговорщики, расположившись так, чтобы Михаил их не видел.

— Император приказал мне осмотреть твои покои, — тихо ответил постельничий. Он боялся императрицу, что-то в ней было отталкивающее, как в ведьме. Но ещё больше он боялся того, кто мог здесь прятаться, ибо он или они навряд ли оставят в живых обнаружившего их.

— Пошёл вон!

Глаза у Феофано горели, как у поражённой огневицей. Если бы знал Михаил, какой животный страх сжирал нутро базилисы. Заговор был на волосок от раскрытия, а заговорщики — от гибели. Постельничий ушёл несолоно хлебавши, а императору сказал, что в покоях никого нет. Для Михаила не было тайной, что Никифору недолго осталось находиться на троне, а отправляться за своим господином он не хотел. Если замятия, поднятая во дворце, коснётся его, то он напомнит Феофано, что не выдал её.

— Сколько можно ждать? — Вурца терял терпение. — Зря мы отпустили постельничего, теперь они прячут императора, а стража идёт за нами.

В дверь вновь постучали, и заговорщики схватились за оружие. Феофано, натерпевшаяся за эту ночь, впустила Льва Валента.

— Пора начинать! — сказал он. — Я лично слышал, как император храпит за дверью.

Цимисхий в последний раз оглядел своих помощников.

— Кто не готов или передумал идти со мной, — обратился он к ним, — пусть остаётся. Клянусь Богом, я не буду потом мстить ему!

Не остался никто.

Двери в императорскую опочивальну разлетелись с шумом. Покой наполнился светом факелов.

— Здесь никого нет!

Цимисхий несколько раз провёл факелом над ложем, боясь поверить в очевидное. На какое-то время повисла озадаченная испуганная тишина, нарушаемая потрескиванием огней. Маленький щуплый евнух — холоп Феофано, проскочил в глубь опочивальни и подал радостный высокий голос:

— Да вот он же! На полу!

Заговорщики обступили мирно спящего базилевса. Вся возбуждаемая, накапливаемая месяцами злость ушла ещё у пустого ложа. И теперь Цимисхий тщетно пытался её вызвать снова. Вид спящего Никифора вызывал в нём только чувство гадливости от того, что он должен совершить. Иоанн почти с ненавистью посмотрел на окруживших его заговорщиков:

— Ну?! Что стоите?

— Я не буду убивать безоружного! — вдруг твёрдо заявил Педиасим. Вурца с презрением молвил:

— Ну и оставался бы тогда в женской половине. Предлагали же!

Он с силой пнул императора в грудь. Тот охнул и, причмокнув губами, перевернулся на другой бок. Валент тихо рассмеялся.

— Ух, ты! — Вурца, ярея, пнул его ещё раз. К нему присоединился Аципофеодор и ещё двое слуг Цимисхия. Они били императора куда ни попадя: по спине, животу, голове. Базилевс, проснувшись, не совсем понимал, что происходит, пытался прикрываться от ударов руками. Проснувшись окончательно, неожиданно схватил за ногу Вурцу, дёрнул с силой, свалив его на пол. Бившие отпрянули. Вурца проворно отполз в сторону.

— Бейте же его!

Никифор, рыча медведем, медленно вставал.

— На кого руку подняли, псы?!

Заговорщики попятились, будто только что осознав, что перед ними базилевс, ощутив старый забывшийся трепет перед Властью. Понимая, что ещё немного — и никто не сможет поднять руку на императора, Валент выхватил меч и ударил Никифора по голове.

Страшный вопль заставил кровь застыть в жилах. Меч в дрогнувшей руке нанёс глубокую рану, не убившую императора.

— Господи! Святая Богородица!

Страшная боль разрывала череп. Ослепнув от боли, Никифор двинулся на заговорщиков, тех раздуло в стороны как осенние листья под дыханием ветра. Его раскачивало на широко расставленных ногах, вместе с кровью уходили силы.

— Святая Богородица! — базилевс уже не кричал, а хрипел. Он рухнул на четвереньки, обильно поливая пол кровью. Никто из заговорщиков не решался добить его.

Иоанн Цимисхий никогда не робел на ратях, в самых горячих битвах шёл впереди войск, за что был уважаем воинами. Но он не был убийцей, и происходящее здесь было до тошноты противно и было нехорошим страшным сном. Крики базилевса впивались в мозг, казалось, это будет продолжаться бесконечно. Предательская дрожь в ногах заставила Иоанна присесть на край базилевсова ложа.