Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)

Цимисхий с пониманием отнёсся к просьбе послов снять охрану, которая их «притесняет» и «роздыху не даёт». Для себя он давно уже решил, что посольство явилось выведать его силы. Святослав не из тех, кто посылает своих людей просить прощения, а целенаправленные шатания послов по стану рассеяли все сомнения. Вызвав к себе Василия Нофа, поручил ему:

— Я желаю, чтобы им показали всё. Пусть Святослав устрашится раньше, чем мы придём к нему.

Станилу водили по конюшням, показывали склады с оружием, приводили на учения гоплитов. Станилу не удивишь многочисленными скоплениями ратей, но он увидел, как испугался Ворлаф, узря, как многотысячное войско в жёстком пронзительном рёве труб, под бой тимпанов задающих шаг единым целым топчет большое, простирающееся до окоёма поле.

Довольный произведённым на послов впечатлением, базилевс провёл ристания своих бессмертных — ближней дружины императора, на которых присутствовал сам. Кмети кованой рати на рослых сильных конях сшибалась друг с другом. Говорили, что воинов для дружины Иоанн выбирал сам из самых сильных и опытных кметей. Среди коренных ромеев там служили славяне, германцы, угры и аланы. Опытным глазом Станила оценил выучку бессмертных, особенно в отдельных поединках, когда за обещанную базилевсом награду они били друг дружку затупленными мечами и копьями. Удальцы хвалились ловкостью, подбрасывая и ловя сулицы, копьями подбирая обручи с земли, мечами разрубая насажанные на колья яблоки и всё это на полном скаку. И потом проехались мимо высокого императорского стольца длинным стальным телом, крича славу базилевсу. Цимисхий с высоты своего кресла посмотрел на послов, решив, что прочитал на их лицах страх и растерянность, об этом же ему потом будут говорить льстивые вельможи.

Конечно, послы отметили про себя подготовку византийских войск, обсудив это. Станила успокоил впечатлённого Ворлафа:

— Сила их на золоте держится. Перестань базилевс платить — и разбегутся все, даже ромеи. Сильны те, кто на верности князю да на собственной чести воюет!

Самое главное было — увидеться с Калокиром. Охрану сняли, разрешив послам свободно гулять по стану. По-видимому, император решил, что достаточно раздавил самоуверенность россов и пусть Святослав знает, что скрывать византийцам нечего.

Как и думал Станила, осторожный Калокир нашёл его, когда к русам в стане уже привыкли. Посланец херсонца проводил воеводу до обычного глинобитного дома, которых много во фракийских сёлах. Спрыгнув с седла, Станила не нашёл коновязи и привязал коня к уснувшей на зиму яблоне. Толкнув лёгкую дверь, сразу оказался в жиле. Калокир сидел на перекидной скамье, грелся у очага, обложенного камнями. Такая печь холодной русской зимой ни за что не согрела бы избу. Станила улыбнулся краем губ от этой пришедшей мысли. Херсонец, приняв улыбку на свой счёт, поднялся навстречу.

— Ну, здравствуй, воин, — сказал Калокир по-славянски, оглядывая росса с головы до ног. — Зрю: в чести у князя. Давно ли вместях ратились?

Другим запомнился Станила: в пропылённой сряде, с молодым, немного даже детским взглядом серых глаз. Сейчас перед Калокиром стоял посол русского князя в крытом хрустким переливчатым шёлком охабне с широкими рукавами, схваченными в запястьях шитым серебром наручами. Звончатые пуговицы были расстёгнуты, показывая на обозрение золотую гривну. Седеющая светлая борода, пролегшая в уголках губ властная складка добавляли степенности всему облику.

— Постарел и не узнать, — вырвалось у Калокира.

— Да и ты, гляжу, уже не молодёшенек.

Молодость тенью мелькнула меж ними: долгие походы на агарян, жаркие битвы, весёлые пиры на костях побеждённых. Обоим захотелось выставить братину стоялого мёда и забыться в воспоминаниях, запивая их чашами. Но не за этим встретились. Калокир, посуровев неожиданно ликом, жестом пригласил Станилу на скамью и сказал:

— Всё, край мне! Скоро в Царьград возвращаться, а там отошлют меня и хорошо, если домой. Передай Святославу: если он помнит наш уговор, то пусть примет меня к себе. Долг платежом красен, а пора как раз пришла.

Воевода тут же возразил:

— Князь знал, что ты скажешь об этом, потому попросил передать, что примет, и ты можешь рассчитывать на его гостеприимство, когда захочешь.

Глаза херсонца радостно сверкнули. Он так привык к ударам капризной судьбы, что не верил в удачу, хотя от Святослава грешно не ждать было какой-либо помощи. Долгая жизнь среди ромеев заставила Калокира разувериться в людях и он стыдливо опустил очи за то, что высказал, хоть и не прямо, свои сомнения. Хотелось тут же собираться в дорогу, лишь бы покинуть скорее рассадник лицемерия и лжи, а там — показалось на миг — уже всё равно, сбудутся ли выстроенные планы касательно будущего престола.

— Государь просил тебя, Калокир, — сказал Станила, — если возможешь, прийти прямо перед тем, как выступит Цимисхий, и тем самым принести весть об этом.

— Если смогу, — глухо повторил херсонец, обдумывая слова посла. Он жаждал уехать со Станилой и просьба князя ошеломила. Воевода принял это за знак согласия и поблагодарил:

— Спасибо. Святослав всегда на тебя надеялся.

После этих слов отказать было уже нельзя. После ухода Станилы Калокир начал просчитывать, как, кому и сколько надо дать из остатков богатства, чтобы остаться здесь при войске и как можно дольше.

Ещё до возвращения Станилы решено было не оставлять Преслав. Стянуть все русские силы в Доростол было бы разумнее, но бросать поверивших болгар было не по чести и неумно — остальные могли отвернуться от Святослава и в случае победы над ромеями. Болгарию всё равно не удержать.

Узнав об окончательном решении князя, Ратша Волк тихо возликовал. Мстислав Свенельд до сих пор посмеивался за спиной над оставлением Переяславца, а теперь оказался в его, Ратшиной, шкуре. Лишь Икморь на совете заметил:

— На съеденье отдаём наших.

— Может, удержат? — без особой надежды спросил Акун. Вопрос повис в воздухе, ответ был известен, но и по-иному поступить было нельзя.

Стены Доростола деятельно укрепляли, но в жителях росла глухая тревога: война до сих пор обходила север Болгарии, а теперь она шла к притягивающим её русам. Начинали появляться недовольные. Впрочем, не переводились те, кто с жаром в глазах клялся в верности русскому князю.

Решающая битва близилась и тем злее и круче становился Святослав. Потеря Доростола означала потерю Болгарии, конец всему, чего он добивался в жизни. Сон, такой необходимый для тела воина, часто не шёл к нему ночами. Домой битым он не вернётся — лучше смерть на поле боя. Но и тогда он проиграет вопреки его словам: «мёртвые сраму не имут». Представлялась снисходительная ухмылка Ярополка, перенятая им у бабки, насмешки бояр, говорящих: «искал чужой земли, так там и сложил голову, ничего не добившись». Нет, мысли о почётной смерти не приносили облегчения. Ворочаясь на соломенном ложе, Святослав злился на Свенельда, что проиграл битву и тем самым не дал дойти до Царьграда, на болгар, что друг с другом перессорились и до сих пор не определятся, что им надо, на ромеев, что назойливо лезут его прогонять. Скорее бы всё решилось! Тяжёлый сон смаривал князя.